— Я тоже об этом подумала. Но ты была великолепна. Ты всегда великолепна, но сегодня ты была еще великолепнее, чем обычно.
— Не могу об этом судить.
— Я только надеюсь, что ты не слишком много на себя взвалила. Предположим, Лесли Коллиз действительно откажется от Шарлотты, ведь тогда она останется у тебя навсегда.
— Я не против.
— Но, Феба… — я запнулась, потому что человеку, которого любишь, нельзя сказать, что он слишком стар, даже если это правда.
— Ты думаешь, я слишком стара?
— Дело не только в этом. Ты тоже живешь своей жизнью, как и миссис Толливер. Почему именно ты должна приносить все в жертву? И давай называть вещи своими именами: мы все стареем. Даже я старею…
— Мне шестьдесят три. Если я проживу еще десять лет, мне будет всего семьдесят три. Я все еще буду молодой женщиной по меркам Пикассо или Артура Рубинштейна.
— При чем тут они?
— А к тому времени Шарлотте уже будет двадцать и она сможет сама о себе позаботиться. Я действительно не вижу в этом большой проблемы.
Ветровое стекло «фольксвагена» было грязным. Я нашла в машине ветошь и принялась беспорядочно его протирать.
— Пока я делала кофе на кухне, она ничего не говорила про Дэниела?
— Ничего.
— И ты ей ничего не сказала?
— Избави бог.
Я размазала грязь по стеклу, сделав едва ли не хуже, чем было. Пришлось сунуть тряпку на место.
— Как тебе известно, он сегодня приедет сюда, чтобы ехать с нами на пикник. Я предлагала забрать его на машине, но он сказал, что доберется своим ходом.
— Ну, это все равно.
Я взглянула на нее:
— Ты собираешься рассказать ему обо всем этом?
— Конечно, я ему расскажу. Расскажу все, как есть. Две головы хорошо, а три — лучше. И я страшно устала от всех этих секретов. Может быть, если бы у нас не было друг от друга секретов, ничего бы этого не произошло.
— Ох, Феба, вряд ли.
— Может быть, ты и права. Но давайте будем, наконец, искренни и откровенны, и тогда нам станет ясно, что к чему. К тому же Дэниел имеет право знать.
— Что, по-твоему, он будет делать?
— Делать? — Феба тупо уставилась на меня. — Почему он должен что-то делать?
— Он отец Шарлотты.
— Отец Шарлотты — Лесли Коллиз.
То же самое я говорила Дэниелу, сидя рядом с ним у бутафорского огня, пытаясь быть прозаичной и здравомыслящей и утешая его. Но теперь дела обстояли иначе.
— Возможно, он и не несет ответственности, — заметила я, — но это не значит, что он не будет ее ощущать.
— И что, по-твоему, он станет с этим делать?
— Я не знаю.
— А я тебе скажу. Ничего. Потому что нет ничего, что он может сделать. И потому, что даже если бы что-то и было, он бы все равно ничего не сделал.