А немцы все ближе и ближе.
От окопов соседнего отделения раздалась команда:
— Примкнуть штыки!
Черт! В штыковую атаку «комод» собрался свое отделение вести — выкосят ведь! Я же продолжал вести огонь из автомата. Получалось удачно, по крайней мере, попадания видел.
От соседей из окопов выскочил командир отделения:
— За Родину, за Сталина, в атаку — вперед!
Из окопов выскочили бойцы и рванули вперед, держа перед собой винтовки с примкнутыми штыками. Теперь хочешь не хочешь — надо поддержать взвод, тем более что и третье отделение тоже поднялось в атаку.
Я, подтянувшись на руках, выскочил на бруствер:
— Отделение! В атаку! За мной!
И сам ринулся вперед.
А до немцев — всего полсотни метров. Многие из них, расстреляв все патроны, на ходу меняли магазины. Если не успеем добежать — выкосят.
Я дал от живота очередь перед собой. Рядом — слева и справа — бежали бойцы.
— Ура!
Только уж больно жиденько получилось.
Сошлись! Крики, стоны, звуки ударов, русская и немецкая ругань. На меня набежал здоровенный откормленный веснушчатый немец. Взмахнул автоматом, пытаясь ударить прикладом. Я подставил свой. Хрясь! Приклад от сильного удара переломился по шейке. Немец отбросил свой — без магазина, как я успел заметить — и навалился на меня. Вернее, попытался. Не тут-то было! Не зря же в училище нам преподавали боевое самбо.
Я присел под его руками, ударил кулаком ему в пах, рванул за ногу и, когда он запрокинулся на спину, каблуком сапога ударил по шее — по кадыку. Немец обмяк. А на меня уже второй летит, держа в руке штык. У немцев он плоский, им можно резать и колоть. У наших же трехлинеек он подобен стилету: четырехгранное лезвие позволяет наносить только колющие удары.
В последний момент, когда немец уже выбрасывал руку со штыком вперед, я уклонился вправо, схватился обеими руками за его правую руку, резко крутанул вокруг себя, подсек ногу, а руку со штыком вывернул и всадил его же штык ему в шею. Обернулся на истошный крик:
— Помоги!
Долговязый немец сидел на нашем бойце и бил его по лицу кулачищами.
Я выдернул скользкий от крови немецкий штык, в два прыжка подлетел к немцу и всадил этот штык ему в спину, под левую лопатку. Немец обмяк, стал заваливаться набок. Я столкнул его в сторону и помог подняться бойцу. Тот был испуган, на его разбитое лицо было страшно смотреть — сплошное кровавое месиво.
Не выдержав штыкового удара, немцы побежали.
— Всем подобрать оружие — и в окопы! — заорал я.
Перед окопами оставались только наши бойцы.
Бронемашины немецкие, как и наш «Максим», не стреляли — боялись своих задеть. Но я знал: как только убегающие немцы отдалятся немного от нас, бронемашины возобновят обстрел.