— О господи! При чем тут… Вещь — не вещь, уступи и все. Скажи, что он тебе не нужен и я могу строить ему глазки! А?
— Да начинай хоть сейчас! В чем проблема?
— Что-то я тебя не узнаю. — Валентина внимательно смотрела на нее. — Все в порядке?
— Да. Я просто решила остаться одна. Мне никто больше не нужен.
— Ну началось! Вот я так и знала! У! — погрозила она кому-то кулаком.
— Что ты знала?
— Что этот малолетний ловелас тебя доведет до депрессии!
— Он не ловелас. И он мне не нужен. Как и все остальные.
— Все! С меня хватит! — Валентина встала и закинула журналы с интерьерами под диван. — Ты перегрелась. Завтра — выходной! Спим. Ни квартир, ни художника. Как проснемся, звоним Генри.
— Глазки строить будем?
— Нет! Включаться в телепроект! Стрижку делать короткую, все такое…
— Я не буду стричься. Я… не буду. Ничего не буду. Ничего не хочу. Оставьте меня в покое.
Валентина удовлетворенно кивала:
— Готово дело. Депрессия во всей красе. Довел бедную девочку… А ну — спать!!!
В понедельник утром Элли уже восседала в кресле у имиджмейкера, а вокруг ее прически, подтверждая прогнозы Валентины, велись споры: отрезать три сантиметра или лучше пять, чтобы волосы по всей голове были одной длины — потому что так креативней. Генри скромно притаился в уголке студии и задумчиво смотрел на нее. В глазах его читался вопрос, но явно не о прическе. Элли вдруг вспомнила Альпы… Вечер на берегу озера… маленького рыжего Сида, который был так искренне счастлив с ними…
Что они все тут делают, в этом эфемерном неоновом мире? Окружающие предметы и она сама, как часть их, — всего лишь декорация к фальшивому спектаклю под названием «Нью-йоркская богема».
Что это за лица? Что это за люди? Где настоящее, где естественное и натуральное? И Генри здесь совсем другой, не тот, что был в Швейцарии. И она сама… Вдруг ей стало страшно: что же станет с ней через год, а потом — через два, если она останется на телевидении? Она будет такой же яркой блестящей оберткой, выполненной полностью из синтетических материалов, внутри которой будет ПУСТОТА. То есть ничего не будет. То есть совсем ничего.
— Я думаю, все-таки достаточно! К глазам, чтобы челочка оставалась… Рот… у нее прекрасные губы, Джейк, сделаешь небольшой татуаж…
— Что-о? Какой татуаж!
— Это временно, Элли. Все смоется. Через пару лет.
— Но я не давала согласия!
Ее никто не слушал.
— Давай, рисуй лицо, потом посмотрим, где пробивать будем. Может, брови чуть-чуть поярче. Смешаешь коричневый и серый… Посветлей сделай, она блондиночка.
— Да вы что! Я вам пробью!
— Милочка, не дергайся. Мы пока только рисуем. Это не больно. Больно будет потом. Но не сильно.