Луис глянул на нее сердито, но не выразил своего отношения к происшедшему. Вскоре объявлен был вылет. На ее счастье, композитор летел другим рейсом.
Воздушное путешествие было ей внове. Автофургоны, палаточные лагеря, пешие и велосипедные походы — вот ее туристское прошлое. Отец покинул маму накануне рождения Эммы и скрылся неизвестно где. Какие уж тут круизы! За границей она побывала впервые уже студенткой, посещение Испании входило в обязательную программу. Тогда она ездила по стране на каком-то грязном автобусике. И вот теперь эта поездка… Какая отвратительная вещь — неравенство людей!
Попросили пристегнуть ремни, на экране телевизора возник клип о правилах безопасности в полете. Все ее мысли как ветром умчало. Сейчас оторвемся от земли. Это должно быть одно из самых непередаваемых ощущений.
— Вы в первый раз летите? — спросил Луис.
— Да нет, я летала… — пробормотала Эмма, в душе стыдясь своей лжи.
Как только были отстегнуты ремни, появилась бортпроводница с аперитивами. Эмма спросила у нее, есть ли шерри[1].
— Разумеется, мисс, марки «Кеведо».
Эмма взяла бокал и повернулась к Луису:
— Шерри назван вашим именем?
— Угу. — Он подмигнул. — Мы скоро будем там, где его делают.
— Вот оно что. Я думала, у вас дедушка как дедушка, а он — магнат… с большой дороги.
Эмма чувствовала, что ее бестактность уже переходит всякие границы. Но выйти из колеи было превыше ее сил. Луис ответил как будто бы вполне спокойно:
— Мой дед не из породы великанов-людоедов. Уж с его-то стороны я гарантирую вам отменное обхождение.
Интересно, приходилось когда-нибудь этим людям быть в положении зависимом или подчиненном? От залпом выпитого шерри голова Эммы закружилась. Она отложила книгу: строчки поплыли у нее перед глазами.
— «Тяжелые времена». Вы были знакомы?
— С Диккенсом?
— Вы отлично понимаете, Эмма, о ком я говорю. Этот хам…
Он ткнул пальцем в титульный лист с автографом композитора и неприличным значком.
— Я люблю его музыку.
— И по возвращении домой первым делом посетите его концерт.
— Почему бы и нет.
Музыкант с сегодняшнего дня был вписан в ту породу слизняков, до которых Эмма не захотела бы дотронуться и в резиновых перчатках. Но почему дон Кеведо должен знать о ее чувствах?
Бросив на нее красноречивейший взгляд, тот погрузился в свои бумаги. А Эмма скосила глаза на поднос в руках возвращающейся по проходу стюардессы. Она, пожалуй, выпьет еще и бокал шампанского. Эмма чувствовала себя как ребенок, получивший в наследство кондитерскую. Вспомнилось вдруг, как совсем малышкой она на Рождество выпила без спросу рюмку вина. Потом у нее поднялась температура. Ну, а теперь она взрослая. И хозяин дозволяет ей пить все, что ей хочется. Оба они опорожнили по бокалу: она — шампанского, он — минералки.