Эмма всем сердцем хотела сейчас верить Луису. В иные моменты, как теперь, он был так прямодушен и искренен, что не хотелось вспоминать о том, как он с ней обошелся. Но позволить себе забыть это? Никогда! Может быть, он и вправду чувствует ответственность перед своими сотрудниками. Когда ты богат, можно и посентиментальничать. Но она-то знает его подноготную. И, между прочим, в прошлом году она как раз состояла сотрудницей Луиса Кеведо, перед которой у него были обязательства. Где тогда пребывали его ответственность и христианская совесть? Сердцу хотелось верить сказанному, но рассудком она хорошо понимала диссидентские настроения иных герреровских директоров. Нет, она не может вполне ему доверять.
Не догадываясь о том, что она переживает, Луис продолжил:
— А может быть, для твоей пользы как раз нужно недели две постажироваться в «Кеведо»? Чтобы ты могла сделать сравнение.
Эмма долго рассматривала маргаритки на клумбе, потом сказала:
— Я не смогу работать там, где появляется Рамон.
Луис даже вскочил со скамейки, услышав это имя.
— Рамон у меня больше не служит. — Он бросил взгляд на часы. — Ну, мне пора, Эмма. Спасибо, что поговорила со мной. Мне так это было нужно.
Он уходил бодрым, радостным шагом. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся за деревьями. Откуда в ней это постоянное чувство, что при каждом их расставании он уносит с собой какую-то частицу ее личности, ее души?
А что, если она зря о нем так плохо думает? Если бы он ненавидел ее, разве был бы возможен подобный разговор? Возможно, приглашением в Испанию он попросил у нее прощения за то, как повел себя после смерти дедушки. Теперь что-то начинает проясняться. А как резко он прервал беседу при упоминании ею Рамона! Похоже, он действительно чувствует свою вину перед ней.
О полном доверии, конечно, и речи не идет, но, может быть, она постарается его простить. Если предположить, что он был невменяем после смерти дона Рафаэля и того страшного пожара и что нынешнее вмешательство в ее жизнь продиктовано чувством вины, — тогда ей надо его простить.
Урчание в животе напомнило ей, что, кроме кофе и круассана, она сегодня еще ничего не ела. Она подхватила свою сумку и пошла в офис с надеждой успеть взять в столовой чего-нибудь горячего.
Слава Богу, остался еще кусочек итальянской пиццы на терракотовом блюде. Утолив голод, она стала лучше соображать. Надо решить, как ей быть с Луисом. Нельзя же всю жизнь быть уязвленной и издерганной по поводу однажды причиненной обиды. Лучше всего сейчас быть на полпути к примирению.