— Се, бач, по-нашому — по-запорозьськи: як наши козаки морем на човнах под самый Стамбул пидплывали и туркам-янычарам страху завдавали…
— Так-так, матушка… Да вот они и думают от московских кораблей отгородить Черное море, заперши море Азовское — пролив в Керчи засыпать хотят.
— Э… вражи дити! А як вони вид нас, вид козакив, загородяться? — сказала Палииха, и глаза ее сверкнули зловещим огнем.
— Ну Днепр не засыпать им, — робко сказал старый купчина.
— Не засыпати!.. Мы их човнами самих засыпемо!
И Палииха так стукнула по столу своею богатырскою рукой, что жареный баран свалился с ног. Но в это время в светлицу взошел уже знакомый нам казак Охрим.
— Ще здравствуйте, пайматко! — сказал он, перекрестившись на образа и кланяясь Палиихе. — Хлиб та силь, люде добри!
— Ты що, Охриме?
— Та козаки, пайматко, скучают…
— Знаю… От вражи дити!.. Ну?
— Нехай, кажуть, пайматка погуляти нам здозволить…
— А на кого?
— На вражьих ляхив, пайматинко…
— А хиба пахне лядськам духом, Охриме?
— Завоняло таки, пайматинко… У Погребищи дви корогви их, собачих сынив, показалось… Здозвольте, пайматочко, киями их нагодувати…
— Годуйте, дитки… Та щоб чисто було.
— Буде чисто, пайматко.
— Хто поведе козакив?
— Та дядько ж мий — Панас Тупу — Тупу — Табунец — Буланый.
— А другу сотню?
— Козак Задерихвист.
— Добре… добрый козак… С Богом!
Охрим радостно удалился. Московские люди, слушая, что около них происходило, так и остались с разинутыми ртами…
«Уж и конь-баба! Вот так конь! Лихач, просто лихач… Полкан-баба!..»
IX
Не успел Палий управиться с своей яичницей, как на улице послышался конский топот и у ворот показался отряд польских жолнеров. Изумленный Охрим невольно схватился за саблю и недоумевающими глазами смотрел на старого «казацкого батька»: ему почему-то представилось, что это те две польские хоругви, забравшиеся в Погребище, против которых пани-матка Палииха отрядила из Паволочи казаков под начальством Тупу — Тупу — Табунця — Буланаго и сотника Задерихвист и которые, разбив казаков, ворвались теперь и в Белую Церковь. Не веря своим глазам, он искал ответа на тревоживший его вопрос в глазах Палия, но старые глаза «батька» смотрели спокойно, ровно и по обыкновению кротко, без малейшей тени изумления.
— Чи пан полковник дома? — послышалась с улицы полупольская речь.
Охрим не отвечал — он онемел от неожиданности.
— Универсал его королевского величества до пулковника бялоцерковскего, до пана Семена Палия! — снова кричали с улицы. — Дома пан пулковник?
— Дома… дома, Панове! — отвечал Палий. — Бижи, Охриме, хутко — одчиняй ворота.