— Валера просил меня проводить? Вы согласились? — спросила Светлана.
Ее немножко насмешливый тон смутил Юрку. Он буркнул, что согласен, и поинтересовался, далеко ли придется ехать.
— На «Профсоюзную». Что, уже пожалели?
— Да нет, я обещал Валерке вернуться.
— Успеете, — Светлана лукаво улыбнулась. — Куда вам спешить? Или дома дети некормленые плачут? Ах, вы холостой? Тем лучше.
Юрка следом за ней направился к выходу.
— Хороший вечер, — Светлана взяла его под руку. — Жалко, что в городе не видно звезд.
— Почему, иногда видно, — не согласился Фомин, вспомнив недавние мучения на лавочке в парке.
— Только не все на них смотрят, — она передернула плечами, словно ей вдруг стало холодно. — И вообще, какие-то мы странные, жизнелюбия нам не хватает. Заботимся об уюте, комфорте, добиваемся благополучия, ловим кайф в компаниях. А ведь есть еще шум дождя, запах свежескошенной травы, свет ночных фонарей и ранняя утренняя заря. А как мы говорим о людях? «Человеческий фактор»! Закрываемся этим от искренности, боимся ее, как преступления, избегаем просить прощения, страшась прослыть слабыми, разучились ценить простое, истинное. Согласны?
— Согласен, — Юрка помолчал. И вдруг начал рассказывать ей о смерти матери, похоронах, приезде сестры, о деньгах, оставленных отцом, их взаимных обидах.
Светлана слушала не перебивая, словно боясь потревожить неосторожным словом нежданную исповедь провожатого. Он продолжал говорить в метро — они стояли у дверей вагона, хотя были свободные места, — говорил по дороге к ее дому, изливая скопившееся на душе. Но о Викторе Степановиче, о Жорке-Могильщике, Глебе и собственных скитаниях не сказал ни слова.
— Вот мой дом, — неожиданно остановившись, тихо сказала она. — Пятый этаж, два окна: комната и кухня. Зайдем?
— Неудобно, — замялся Юрка.
— Ничего, мне не перед кем отчитываться, я живу одна…
Чай пили на кухне. Прихлебывая из чашки крепкий, обжигающий рот напиток, Юрка решился спросить:
— Как же ты одна?
— Так… Папа умер, когда я была маленькая, а потом и мама. Но одиночество не всегда страшно. Ты когда-нибудь стоял в очередях в ломбард? Вот где страшно.
— Спасибо, — Фомин поставил чашку на блюдце и хотел встать, но Светлана положила руки ему на плечи, удерживая.
— Не спеши. Тебе некуда спешить, правда? И ты еще не все рассказал, я же чувствую. Если не хочешь, не говори сейчас.
— А когда? — Юрка с трудом сглотнул слюну: во рту пересохло, а ее маленькие руки показались странно тяжелыми.
— Потом, когда-нибудь потом, — она встала и прижала его голову к груди. Он слышал, как глухо и неровно бьется ее сердце, чувствовал, как под тонкой тканью платья волнуется грудь, поднимаясь и опускаясь в такт дыханию, ощущал слабый аромат незнакомых духов — дразняще щекочущий ноздри, заставляющий легко кружиться голову.