— Ну и что? — живо спросил Михаил.
— Это я у вас хотел бы спросить. Дошло ли оно?
— Нет... Во всяком случае, насколько мне известно, кроме вашего дневника, ничего не было обнаружено.
— Это было очень много лет назад, в первый год нашего заточения. А потом я повторял эти попытки, но и они оказывались напрасными. Я подумал, что если даже весточка дойдет, кто станет тратить силы и средства на спасение малоизвестного врача и его жены? Нет, я могу рассчитывать только на самого себя...
— Это не так! — горячо воскликнул Щербаков. — Мы отправим сотню, нет, тысячу таких бутылок. Если хоть одна прорвется сквозь скалы и дойдет до людей — мы спасены.
— Вы думаете, нам помогут? — спросил Полынов.
— Уверен абсолютно! О, вы не знаете наших людей...
Трудно сказать, убедил ли Щербаков старого врача, но тот сказал:
— Боюсь, что бутылки застревают где-то под землей.
— Все равно надо еще попытаться. Мы с Павликом выдолбим с десяток деревянных бутылок, я напишу, и мы их отправим.
Полынов не стал возражать, хотя по всему его виду угадывалось, что он не разделяет оптимизма Щербакова.
Больше на эту тему они в тот день не говорили. Завтрак прошел в молчании, а затем Павел и Михаил пошли в сад и по узкой тропинке углубились в лесные дебри.
Стало сразу прохладно. Кроны вековых деревьев настолько срослись, что не пропускали солнца. Таинственная тишина царила вокруг. Юноша шел впереди, за ним, погруженный в свои мысли, следовал Щербаков.
На одном из поворотов Михаил увидел широкую прогалину, упиравшуюся в скалу. Там виднелось какое-то странное сооружение, выложенное из камня. Щербаков остановился.
— Что это такое? — спросил он своего спутника.
— Не знаю, — ответил тот.
— Тогда посмотрим.
— Нельзя.
— Почему?
— Когда я был еще маленьким, папа просил меня не ходить туда.
— И с тех пор ты ни разу там не был? Нет.
— А ты говорил с Александром Ивановичем?
— Зачем? Если бы можно было, он сам бы мне сказал.
— И тебе не интересно узнать?
Павел вздохнул.
— Если он считает, что мне не следует туда ходить, значит, так надо. Он лучше меня все понимает... Но мне очень хочется знать — что там такое, — с чистосердечной откровенностью закончил он.
Они постояли еще несколько минут, разглядывая сквозь стволы деревьев загадочное сооружение.
— А может быть, мне можно? — спросил Михаил.
— Не знаю. Это вы у папы спросите... Пойдемте, сударь...
Михаил изумился последней фразе Павла и сказал:
— Не называй меня так.
— А почему же? Во всех книгах люди так обращаются друг к другу.
— Так выражались некоторые люди до революции.
— Какой революции?