— Бхагаванди, что с тобой происходит?
— Я умираю, — ответила она. — Я на пути домой — туда, откуда пришла. Это можно назвать возвращением.
Прошла еще неделя, и Бхагаванди перестала отзываться на внешние события, полностью погрузившись в мир сновидений. Глаза ее уже не открывались, но лицо светилось все той же слабой, счастливой улыбкой. «Она возвращается, — говорили все вокруг. — Еще немного, и она будет дома!» Через три дня она умерла — но, может быть, лучше сказать, что она наконец добралась до Индии.
Стивен Д., двадцати двух лет, студент–медик, наркоман (кокаин, РСР, амфетамины). Однажды ночью — яркий сон: он — собака в бесконечно богатом, «говорящем» мире запахов. («Счастливый дух воды, отважный запах камня».) Проснувшись, обнаруживает себя именно в этом мире («Словно все вокруг раньше было черно–белым — и вдруг стало цветным».)
У него и в самом деле обострилось цветное зрение («Десятки оттенков коричневого там, где раньше был один. Мои книги в кожаных переплетах — каждая стала своего особого цвета, не спутаешь, а ведь были все одинаковые»). Усилилось также образное восприятие и зрительная память («Никогда не умел рисовать, ничего не мог представить в уме. Теперь — словно волшебный фонарь в голове. Воображаемый объект проецирую на бумагу, как на экран, и просто обрисовываю контуры. Вдруг научился делать точные анатомические рисунки»). Но главное — запахи, которые изменили весь мир («Мне снилось, что я собака, — обонятельный сон, — и я проснулся в пахучем, душистом мире. Все другие чувства, пусть обостренные, ничто перед чутьем»). Он дрожал, почти высунув язык; в нем проснулось странное чувство возвращения в полузабытый, давно оставленный мир[96].
— Я забежал в парфюмерную лавку, — продолжал он свой рассказ. — Никогда раньше запахов не различал, а тут мгновенно узнавал все. Каждый из них уникален, в каждом — свой характер, своя история, целая вселенная.
Оказалось, что он чуял всех своих знакомых:
— В клинике я обнюхивал все по–собачьи, и стоило мне потянуть носом воздух, как я не глядя узнавал два десятка пациентов, находившихся в помещении. У каждого — своя обонятельная физиономия, свое составленное из запахов лицо, гораздо более живое, волнующее, дурманящее, чем обычные видимые лица.
Ему удавалось, как собаке, учуять даже эмоции — страх, удовлетворение, сексуальное возбуждение… Всякая улица, всякий магазин обладали своим ароматом — по запахам он мог вслепую безошибочно ориентироваться в Нью–Йорке.
Его постоянно тянуло все трогать и обнюхивать («Только на ощупь и на нюх вещи по–настоящему реальны»), но на людях приходилось сдерживаться. Эротические запахи кружили ему голову, но не более, чем все остальные — например, ароматы еды. Обонятельное наслаждение ощущалось так же остро, как и отвращение, однако не в удовольствиях было дело. Он открывал новую эстетику, новую систему ценностей, новый смысл.