— Лэрзен, что происходит? — она требовала ответа. И подозревала, что я, как минимум, пошёл по стопам покойного Дер'Коне. Но хоть не собиралась обвинять или подавать на развод.
Я промолчал, демонстративно разорвал гербовую бумагу и сжег остатки. Потом повернулся к жене, спросил, как дети, спокойно прошёл в дом, умылся, переоделся и поинтересовался, где моя заслуженная еда.
— Лэрзен, не уходи от ответа. Здесь были люди из сыскного управления, я их не пустила. Но они везде совали свой нос! И дали эту бумагу. Я её читала. Так что честно скажи, что ты натворил. Я, — вздох, — я не уйду. Я давала клятву.
— Освобождаю. Лучше накорми.
— Лэрзен, ты не получишь ни куска, пока мне всё не расскажешь!
У Оданы сдали нервы, и она перешла на крик.
Её страх и беспокойство я ощущал почти физически, настолько сильно они резонировали в воздухе.
Пытался игнорировать её, но не вышло. Моя тихая Одана встала в позу, загородив дверь в столовую, и велела Марте обождать с обедом.
— Так, это ещё что такое? Твой муж, голодный, уставший, вернулся домой…
— Мой муж никогда не был трусом и лжецом.
— Серьёзные обвинения. Докажи.
Стушевалась, опустила глаза. Вот так, не пытайся на меня давить. Если сочту нужным, я всё расскажу. Но после еды.
— Ты кого-то убил?
В голосе — обречённость.
А подумала совсем другое. Одно страшнее другого. Но по моей специальности.
— На оба предположения — нет. Что, опять клясться заставишь, на слово не веришь? Ты мне никогда не верила.
— Верю, просто хочу знать. Я имею право знать. И хочу помочь.
— На стол накрой. После поговорим.
Слово я сдержал, рассказал в общих чертах о неприятностях, не углубляясь в детали. Зачем — только панику разведёт. А совсем ничего не сказать нельзя — такого насочиняет! И уезжать откажется. А придётся — не оставлю я их здесь.
Но у Оданы было на этот счёт другое мнение. Она наотрез отказалась уезжать. Категорически. Заявила, что останется рядом со мной и поможет.
Смешно, право слово, чем она поможет? Своими страхами, визгами и истерией?
Попытался втолковать ей это, объяснить, что она делает только хуже, — и заработал такое… Еле сдерживался, чтобы не сорваться, не обругать по матери и её занятиям. Да хотя бы не зажать уши руками. Попытался покинуть поле боя, но получил новый виток упрёков. Под их градом пришлось сдаться. Нет, не из-за аргументов, а из-за шумового сопровождения разговора.
Всё, что угодно, только без этих криков и визгов!
Сделал вид, что согласился — и сразу успокоилась, начала думать о детях, их безопасности. Но тут уже был против я — заявил, что не отпущу их одних со Стьефом. Что он безалаберный, неумелый, не приспособленный к заботе о других. Поэтому либо она едет с ними, либо они остаются здесь. То есть ещё раз, только иначе, подвёл её к правильному решению.