- Одно и то же: ни в одеже, ни в пишше никакого различия не велит делать, ни в лекарствах!
- Ее и начальство здешнее боится. Что хочет - то творит.
- Ну ишшо бы: муж-то у ее какими капиталами ворочат! Его, говорят, и сам государь-император знат!
- Ну, вот!
- Нет, не говорите: и от самой много зависит!
И начались рассказы, как и кого она принимала из солдат в своем кабинете и что кому сказала:
- Извеличала и посадила меня!
- При ней ни один доктор, хоть в каком он чине, не смеет на нашего брата крикнуть-притопнуть!
- Сын-то, видать, в нее пошел, доктор-то Шатров, который психических лечит...
- Тоже обходительный. А как посмотрит на тебя, возьмет за руку пульс проверить, аж мурашки пойдут по волосам: ну, думаешь, этот сквозь жернов видит!
- Молодой совсем, а, видно, в докторском своем деле сильно понимает: кажно воскресенье его из деревни сюда привозят: для совету!
- Молод, да, видно, стары книги читал!
Старый рыжебородый солдат с забинтованной головой таинственно-назидательно поправил:
- Докторско понимат, это само сабой, как без этого? А он з н а т!
Это "знат" означало, что Никиту уж произвели в колдуны и волшбиты.
- И опять - о с а м о й: о том, как лучше всех делает она перевязки, когда сама "стаёт на дежурство", о том, как рученьки ее "будто порхают" над твоей раной, "и ничем-то, ничем тебя не потревожит, не разбередит!"
- Да! Уж эта не скажет: не принимаю в свой госпиталь, которые ниже пупа ранены!
Хохочут. Это потому, что любимым солдатским развлечением при случае стало в хирургических палатах вспоминать про санитарный поезд одной княгини. Прежде чем взять в поезд раненого с поля боя, высланный ею фельдшер осматривал: не ранен ли этот солдат ниже пупка? Таких солдат учредительница поезда, мать княгиня, принимать не велела. Сестрами милосердия у нее работали две ее дочери, только что вышедшие из института благородных девиц: так вот, чтобы не пришлось и м перевязывать "неприличные раны"!
Арсению Тихоновичу госпиталь его супруги влетал-таки в копеечку! Подписывая чеки на выплату, он иной раз покряхтывал, качал головою, чертыхался вполголоса. Собирался урезать. Поговорить с женой. А потом, пораздумавши, подсчитавши, убеждался, что с возраставших неудержимо, как снежный ком, катимый по сырому, липкому снегу, прибылей и доходов военного времени все эти траты на раненых представляют собою, в сущности, ничтожный процент. Убеждался и в том, что со времен, когда он взвалил на себя бремя госпиталя, как-то легче стали его взаимоотношения с высокими властями, что к его поставкам на военное ведомство стало замечаться неизменное, небывалое до этого благоприятствование.