— Кровники моей жены Анны и ее семьи есть и мои кровники, — снова не согласился с доводами полковника Буалок. — Атаман, я пойду с Захаром.
Панкрат сверкнул глазами, но говорить ничего не стал. Через несколько мгновений пятерка сухопарых терцов уцепилась пальцами за конские гривы, а пальцами другой руки за луку седел и быстро заперебирала ноговицами, в такт лошадиным ногам, по тропе, ведущей к цитадели имама Шамиля, примостившейся у самой границы вечных снегов. Кони, освободившиеся от всадников, веселее застучали копытами, их уже не так запрокидывало назад. Когда разведчики удалились на несколько десятков сажен, Панкрат забрался на спину своему кабардинцу и приказал:
— Вперед, станичники! Нам надо успеть к вечернему намазу абреков, чтобы застать их врасплох.
А Захарка не уставал понукать своего коня, он понимал, что теперь все зависит не только от выносливости казачьих лошадей, но и от того, сколько сил осталось у абреков, которых старалась догнать группа под его руководством. Среднего из братьев подталкивала вперед лютая ненависть к Мусе и ко всем абрекам за убитого отца, за украденную ими младшую сестру и за племянника Павлушку. Точно такие же чувства испытывал и Петрашка, хотя он мог уже удовлетвориться видом одного из поверженных им врагов. Буало полностью разделял состояние своих родственников. Он поразился, когда однажды почувствовал, что стал единым целым с дружной казачьей семьей и со всем сословием терских казаков. Такого единения с самим собой и с обществом, окружающим его, он не испытывал со дня своего рождения. Стало понятным, почему многие люди стремятся из просвещенного мира уйти в отшельники или жить среди первобытных племен, отказавшись от благ цивилизации. Здесь было проще и каждое слово имело истинное значение. Не надо было лгать, изворачиваться и выглядеть перед окружающими сто процентным месье, с солидным багажом знаний за плечами. Казаки были равны друг перед другом, они беспрекословно подчинялись лишь своим командирам, которые тоже являлись для них в первую очередь старшими товарищами. И француз всеми силами старался доказать преданность этому обществу, чтобы слиться с ним окончательно.
Захарка смахнул пот с лица и поднял руку, призывая группу ко вниманию, он увидел, что абреки, до которых оставалось не больше тридцати сажен, остановились и принялись готовиться к схватке. Наверное, они поняли, что не успеют добраться до стен крепости, не оторвавшись от преследователей. А до нее было еще саженей около восьмидесяти почти вертикального подъема, к тому же из бойниц в башнях не торчали дула ружей. Там начало твориться что-то непонятное. Со стороны, обращенной к более пологому склону, доносились выстрелы с громкими криками. Значит, казачье войско под командованием дядюки Савелия с ищерцем Назаром Хабаровым успело приблизиться к цитадели настолько, что ее защитники включились в оборону. Горцы сняли ружья с плеч и стали забивать в дула заряды, теперь им было все равно, стронется с места лавина из камней или нет, и в каком направлении она пойдет. Лишь один из них не остановился, он продолжал подниматься, его нескладная фигура распласталась по спине лошади, почти слившись с ней. Это был Муса, чеченский мюрид, сознававший, что пощады ему ждать не от кого.