Моя бабушка Варвара Васильевна, проживавшая последние десятилетия своей жизни (вместе со своим супругом Дюваль) в Париже (см. стр. 223),как-то приехала в самые первые 1900-е годы к нам в гости в Смоленск и привезла мне в подарок из Парижа паровоз необыкновенно совершенного и потому сложного устройства. В добавление к этому паровозу были ещё рельсы и два вагона, так что можно было приводить в движение целый поезд с гудками и ещё какими-то атрибутами настоящей железной дороги. Всё это сложное устройство, однако, просуществовало у меня недолго: через два дня паровоз сломался, а в Смоленске нам не удалось найти мастера и запасные части, которые были необходимы для починки сложной парижской игрушки. Она перестала существовать, и я вернулся к моим китам и картонным воздушным шарам. Я с тёплым чувством вспоминаю о них: возможно, игрушки и развлечения моего раннего детства были уж чересчур примитивны, но, право же, я не жалею об этом и радуюсь тому, что не испытал на себе того приводящего меня в содрогание перекармливания детей сложными техническими игрушками, которое в наше время стало почти всеобщей модой и которое вместе с ещё более страшным перекармливанием телевизором грозит, по моему мнению, серьёзными опасностями для детской психики. Та же простота и безыскусственность в отношении развлечений и отдыха сопутствовали моему воспитанию в мои последующие подростковые и ранние юношеские годы. Меня не возили ни на какие курорты, и даже море я впервые увидел в возрасте 27 лет. Мои родители считали, что лучший летний отдых для нас, детей, это пребывание в нашем Михееве (см. ниже) с купаньем, прогулками, лодкой и посильным участием в сельскохозяйственных работах.
Особенностью моего детства и ранней юности, ещё более важной, чем примитивность игрушек и крайняя простота развлечений, является отсутствие друзей — сверстников. Первого такого друга я приобрёл осенью 1912 г. в последнем классе гимназии, когда мне было шестнадцать с половиной лет.
Моё общество в детстве составляли: моя мать, моя немецкая бонна, и затем моя старшая сестра Татьяна Сергеевна, бывшая моим действительно близким другом в годы 1907–1912, до самой её смерти 14 июня 1912 г.; эта смерть была первым настоящим горем, пережитом мною. В годы 1910–1911 моя дружба с сестрой Татьяной приобрела «симметричный» характер, потому что моя сестра, несмотря на разницу в девять лет между нашими возрастами, в эти годы относилась ко мне уже не как к «маленькому», а делилась со мною, как с равным, переживаниями и волнениями своей жизни.