– Эти паразиты вам не помешают, – спокойно сказал Большой Кусака. – Пошли.
Он осторожно поставил Кольриджа на ноги и проводил их до двери на улицу.
– А теперь ступайте, – сказал он. – Быстрее. Я подожду, пока вы не скроетесь из вида, но мне надо успеть спуститься вниз, прежде чем тьма окончательно затвердеет.
– Хорошо, – отозвалась Джеки, с наслаждением вдыхая относительно свежий предрассветный воздух Бьюкеридж-стрит. – И спасибо за...
– Я сделал это ради твоего друга, – буркнул Большой Кусака. – Идите же.
Джеки кивнула и повела Кольриджа по темной улице. Они без помех добрались до «Гудзона», и когда они поднялись в номер Кольриджа, Джеки уложила его в постель. Тот уснул, прежде чем Джеки тихо прикрыла за собою дверь. Она заметила пузырек лауданума на столике у изголовья, и ей показалось, что она понимает, почему меры предосторожности, предпринятые Керрингтоном, в случае со старым поэтом не сработали. В самом деле, откуда Керрингтону было знать о той стойкости, которую Кольридж выработал к опиуму?
Потом она спустилась к Темзе, туда, где у арок Адельфи сливалась с ней подземная река: вдруг из туннеля покажется Эшблес или то, что от него осталось?
Небо на востоке уже окрасилось в стальной цвет, и цепочка редких облачков над горизонтом осветилась еще не показавшимся солнцем. До восхода оставались считанные минуты, если не секунды.
Вода в глубине взбурлила, и Джеки глянула туда как раз вовремя, чтобы увидеть всплывающую на поверхность призрачную, полупрозрачную ладью. По мере того как горизонт окрашивался розовым, ладья становилась все прозрачнее, устремляясь на восток со скоростью, уверившей Джеки в том, что все это просто грезится ей по причине крайней усталости, однако в следующую же долю секунды она заметила две вещи: из-за далекого лондонского горизонта показался первый кусочек восходящего солнца, а в нескольких футах от берега с плеском вынырнул из воды человек, явно упавший в воду с ладьи в момент, когда та окончательно дематериализовалась.
Джеки вскочила, узнав этого человека, устало плывшего к берегу.
– Мистер Эшблес! – крикнула она. – Сюда!
* * *
Когда ладья-змея проплывала меж двух столбов, увенчанных головами с фараонскими бородками, Эшблес ощутил разгорающийся в нем чудовищный жар, и до того мгновения, как очутился в ледяной воде Темзы, он не сомневался в том, что это и есть его смерть.
Он вынырнул на поверхность, откинул с глаз мокрые волосы, и до него дошло, что у него снова есть волосы... и оба глаза! Он поднес к глазам сначала одну руку, потом другую – и был рад увидеть, что все пальцы целы.