Даниэль и прочие обитатели офиса обменялись непринужденными приветствиями. Про меня никто не спросил. Она провела меня через комнату к своим владениям. Это были два письменных стола, поставленных под прямым углом друг к другу, и между ними — удобное вращающееся кресло, которое позволяло сидеть за обоими столами. На столах находились несколько ящиков с карточками, компьютер, пишущая машинка, пачка газет и телефон. За креслом на стене висела большая таблица, на которой можно было писать фломастером, а потом стирать. Графы таблицы были озаглавлены: «СОБЫТИЕ», «ГРУППА», «МЕСТО», «ВРЕМЯ», «ФОРМАТ».
— Садитесь, — сказала Даниэль, указывая на кресло. Она сняла трубку и нажала на светящуюся кнопку на телефоне. — О'кей. Звоните.
Она обернулась, чтобы посмотреть на таблицу.
— Так, ну-ка глянем, что произошло в мире, пока меня не было.
Она просмотрела графы. В графе «Событие» кто-то написал большими черными буквами: «Посольство».
— Хэнк! — окликнула Даниэль. — Что там за история с посольством?
Ей ответили:
— Кто-то написал красной краской на дверях американского посольства: «Янки, убирайтесь домой!», и охрана устроила шухер.
— Беда какая!
— Тебе нужно будет дать дополнительное сообщение в «Ночную линию».
— Да, конечно… А у посла интервью уже взяли?
— Нет, до него пока еще не добрались.
— Надо будет попробовать еще раз.
— Конечно, детка! Это теперь твои проблемы! Вперед!
Даниэль весело улыбнулась мне, и я с некоторым удивлением понял, что ее работа куда важнее, чем я думал, и что она тоже чувствует, что живет по-настоящему, когда приходит на работу.
— Звоните, звоните! — повторила она.
— Ага.
Я набрал номер, и Холли сняла трубку после первого же звонка.
— Кит! — напряженно крикнула она в трубку.
— Да, — сказал я.
Холли крикнула так громко, что ее голос долетел до ушей Даниэль.
— Откуда она знала? — удивилась Даниэль. Потом ее глаза расширились.
— Она ждала вашего звонка! Вы знали…
Я коротко кивнул.
— Кит! — говорила Холли. — Где ты? С тобой все в порядке? Твоя лошадь упала…
— Все отлично. Я в Лондоне. Что стряслось?
— Все стало еще хуже! Все ужасно! Мы… мы потеряем конюшню… все…
Бобби куда-то ушел…
— Холли, — сказал я, — запиши мой телефон. — Зачем? Ах, из-за «жучков»? Да плевать мне на «жучки»! С телефонной станции обещали прийти завтра утром, поискать. Но теперь уже все равно. Мы погибли! Все кончено…
— Казалось, она измотана до предела. — Ты не мог бы приехать? Бобби просит. Ты нам нужен. Ты нас поддерживаешь…
— Что случилось? — спросил я.
— Это банк. Новый директор. Мы сегодня ходили к нему, и он говорит, что у нас нет денег даже на то, чтобы в пятницу выдать зарплату работникам, и что они намерены заставить нас продать конюшню… Он говорит, наше имущество стоит меньше, чем мы им должны… и что мы скатываемся все ниже, потому что наших доходов не хватает даже на то, чтобы уплатить проценты на те деньги, которые Бобби занял на покупку жеребят. Ты знаешь, сколько он с нас хочет содрать? Еще семь процентов сверх первоначальной ставки! Значит, всего семнадцать процентов! А они еще начисляют проценты на проценты… долг растет, как снежный ком… это чудовищно… это просто нечестно!