Через пару шагов мне удалось его догнать. Он развернулся ко мне, бранясь и становясь все более агрессивным.
— Бога ради, Бобби… — сказал я. Я не отвечал на его удары — просто старался удержать его руки и отводить удары, выжидая, пока его запал не истощится.
Все поколения наших предков смотрели на меня из его горящих ненавистью глаз: Аллардеки и Филдинги, которые не переставая дрались на пистолетах, и на шпагах, и просто на кулаках. Бобби перенес ярость, которую пробудил в нем этот несчастный взломщик, на меня, своего старинного врага, и все разумные ограничения рухнули. Сейчас он пытался уничтожить меня. Весь его гнев, страх, отчаяние сосредоточились на мне.
Сцепившись в дикой, первобытной грызне, мы пересекли газон и очутились у калитки; и здесь, когда я оказался прижат спиной к тяжелому столбу и деваться мне было уже некуда, его убийственная ярость наконец стихла. Он уронил руки, сник, сумасшедшая сила оставила его.
Бобби тупо уставился на меня. Его глаза блестели в лунном свете, словно стеклянные.
— Ублюдок! — повторил он, но уже без прежней ярости, потом повернулся и зашагал по дорожке в сторону двора.
— Боже всемогущий! — сказал я вслух и несколько раз глубоко, с облегчением вздохнул. Некоторое время я постоял, выжидая, пока успокоится бешено колотящееся сердце, потом отклеился от столба и пошел забрать пиджаки взломщиков. Конечно, кулакам Бобби было далеко до лошадиных копыт, и все же я прекрасно мог бы обойтись без этих тумаков. «Опа! — подумал я. — А ведь через двенадцать часов мне еще предстоят три скачки в Ньюбери, и лошадки там будут одна вреднее другой…»
Пиджаки лежали там, где я их бросил, в углу между пустующей клумбой и кирпичной стеной дома. Я подобрал их и некоторое время стоял, разглядывая серебристую лесенку, которая вела на крышу, и стену, которая в этом месте была совершенно глухой. Ни одного окна. Интересно, зачем взломщикам лезть в дом в том месте, где нет ни одного окна?
Я нахмурился, запрокинул голову и посмотрел наверх. Над карнизом в ночном небе вырисовывался силуэт большой каминной трубы. Это были труба камина в гостиной. Камин располагался как раз у той стены, перед которой я стоял.
Я нерешительно взглянул на лестницу, ведущую как раз к трубе. Меня пробрала дрожь — ветер был холодный. Потом, пожав плечами, бросил пиджаки на прежнее место, прислонил лестницу к карнизу, воткнул ее поплотнее в клумбу и полез наверх.
Лестница была алюминиевая, с телескопическими секциями. Я молился, чтобы она не вздумала сложиться подо мной.
Честно говоря, я не люблю высоты. На полпути я пожалел, что полез туда. Зачем меня вообще понесло на эту шаткую лестницу, да еще в темноте? Вот сейчас грохнусь, разобьюсь и не смогу завтра участвовать в скачках. Это настоящее безумие, ей-богу!