От вида двух совершенно лысых мальчишек с носами, похожими на хоботки, тянуло блевать. Генч потупился. Прав Сержант — истреблять таких надо, чтоб землю не коптили. У людей, если рождается уродец или калека, — его сразу в реку, он не мучается и других не мучает. А эти… что с них взять — быдло.
— Тима, Карась, — скомандовал Сержант. — Стать рядом со мной.
Переглянувшись, парни исполнили приказ. Застрекотал автомат. Генч обернулся: Сержант расстреливал уродов. Карась его поддержал. Тюфяк зажмурился и палил наугад. Уроды даже заорать не успели — попадали, окрасив сочную траву алым. Зато заголосила баба и рванулась к трупам. Сержант выхватил пистолет и выстрелил ей в живот. Она по инерции сделала пару шагов, недоуменно уставилась на кровь, вытекающую из-под прижатых к животу пальцев, и упала.
— Команда была — стоять! — гаркнул он — быдло оцепенело.
У девчонки в цветастом платье, которой приказали отойти, подкосились ноги.
— Суки, нелюди, — бормотал Сержант. — Вы, трое, какого хрена, скажите, вы претесь на север? Как с ума посходили.
Похоже, теперь из них слова не вытянешь. Замерли, глаза вытаращили, смотрят. Геныч покосился на расстрелянных: мальчик с хоботком лежал на спине, перегнувшись через карлика, и шумно дышал, его грудь вздымалась и опадала.
— Все, доконали, — разорялся Сержант, схватил за патлы парня с пушком над губой, приставил к его виску пистолет, щелкнул предохранителем. — Что на юге? Считаю до трех. Если так и будете молчать — снесу ему башку.
Застонала раненная в живот женщина, завозилась в траве. Ромка дал по ней очередь — живо утихомирилась.
— Я не… не… — залепетал парень, вращая выпученными глазами. — Никто не вернулся, кто туда ходил.
— Никто ничего не знает, да? — Сержант ощерился, оглядывая оцепеневших жертв.
— Скажу, скажу, скажу, — закричала девушка из толпы. — Отпустите его. Скажу.
— Ну… жду.
— Там… мертвая земля, — пролепетала она, с мольбой уставилась на Генча. — Она растет. Еще чуть-чуть, и до нас доберется…
— Ты сама видела? — Ромка в нее прицелился.
— Нет. — Она мотнула головой и, сообразив, что жертва была напрасной, сжала кулаки. — Соседи рассказали, из другой деревни. Вчера на север уходили. Их пятеро осталось. Остальные… Я правду говорю! — И снова этот взгляд.
— Их пожрала неведомая хрень? — взъярился Сержант. — А зеленых человечков вы не видели? Или саблезубых медведей размером со слона? Может, червей? Огромных земляных червей!
Генч сглотнул. Симпатичная ведь деваха, глазастая. Почти человек. Собой жертвует. Жалко. И Тюфяку вон жалко, его до сих пор трясет. Бедняга, первая зачистка, и столько чужой крови хлебнул. Все-таки правду говорили про Сержанта: он садист. И Ромка садист. Если Тюфяка трясет от отвращения, то Ромку — от возбуждения. Повезло же с экипажем!