Идти было трудно, земля качалась, остатки каравая норовили соскользнуть с блюда.
Односельчане захлопали в ладоши и заулюлюками. Предыдущие гости подарили серебряные серьги, вдруг и эти на что-нибудь расщедрятся? Чуют городские дармовщинку, не брезгуют с нашими выпить! Герасю потом хвалить будут, а он сделает вид, что сам гостей зазвал… Дети — и муты, и нормальные — вскочили с насиженных мест и ринулись клянчить сладости. Детишки только на вид хиленькие, а на деле — проворные, ждут, чтобы стянуть чего или выпросить. Герася умилился, аж слезы выступили. Обычно осторожный, как лесной зверь, он размяк и любил весь белый свет, даже свою бабку, каргу одноглазую, любил, пусть ей сладко спится в земле за околицей…
Подойдя совсем близко, Бугай разглядел автоматчиков. Сморгнул слезы. Нет, не почудилось: фуражки, звезды на погонах, дула автоматов. В распахнутые ворота въехала машина, похожая на БТР на гусеницах. И еще одна. Остановилась.
Такое уже было. Бугай тогда был востроглазым пацаном, жрать в деревне стало нечего, и старосты повели всех — старых, малых — к Москве. Мол, там научники-лунари, добрые, справедливые, все у них есть: и лекарства, и еда. У земельников-то и горсти полбы допросишься… На подходах к городу беженцев встретили. Такие же люди в камуфляжной форме, с автоматами. Бугай до сих пор помнил липкий страх и мокрые штаны, залп поверх голов и холодное «убирайтесь», брошенное молодым, дрожащим от ненависти голосом. Староста тогдашний пошкандыбал к солдатам, на колени упал… Так его и пристрелили. На коленях. И потом гнали беженцев, как стадо поросей, постреливая для острастки.
Бугай попятился, протягивая растерзанный каравай.
— Стоять! — приказал ближайший солдат. — Руки вверх!
Голос у него был молодой. И дрожал от ненависти. Бугай продолжал пятиться, поднос с хлебом в его руках ходил ходуном, губы тряслись.
— Не… не у… бивайте! Не у…
Споткнулся. Замер.
Дети нерешительно остановились перед серьезными дядьками, Змейка набралась смелости, протянула тощую ручку и растянула губы, обнажая изъязвленные беззубые челюсти. Солдата перекосило, и он отшвырнул девочку ногой. Змейка отлетела, навзничь упала на землю. И осталась лежать у ног старосты. Остальные дети с визгом бросились врассыпную. Пожар паники перекинулся на взрослых. Вскакивая со скамеек, они переворачивали тарелки, били посуду, оставшуюся с лучших времен, и бежали к огородам, чтобы уйти в лес, но военные уже окружили площадь.
— Стоять! — следом за приказом застрекотал автомат.
Пока что — поверх голов. Бугай хорошо понимал: надо слушаться, надо повиноваться, иначе перебьют всех. А так авось и не тронут. Тогда, в его детстве, обошлось одной смертью, слабые все были, робкие… Из нынешних одни старики помнят, что тогда было, а на свадьбе-то молодежь гуляет… Сельчане взвыли одновременно. Сотня воплей слилась в протяжный стон. Истошно заорал младенец, ему ответил другой.