Зал зааплодировал. Некоторые вставали и размашисто хлопали.
«Да! — подумал я. — Аванс!»
— Прошу вас, Илья Степанович!
Предварительно мы оговорили с Провом сценарий.
— Вы должны спуститься из ложи и войти в зал по проходу к сцене, — наставлял мажордом. — Люди хотят видеть вас вблизи! Многие придут лишь за этим!
И вот теперь, как последний дурак, я шагал по проходу, натянуто улыбаясь вставшей публике. Она аплодировала, не жалея ладоней. Я свернул с центрального прохода к сцене, и в этот миг случился казус. Мария с дочкой сидели в первом ряду. Пров красовался на сцене, Мария аплодировала, маленькая оторва осталась без присмотра, чем немедленно воспользовалась.
— Дядя Илья! — Она рванулась ко мне, и я невольно подхватил ее на руки.
Увидев это, публика зааплодировала сильнее. Катя вцепилась в меня изо всех сил, оторвать ее без скандала не было возможности, и я поднялся на сцену с ушастиком на руках. Я думал отдать его Прову, но тот поклонился и убежал.
Мгновение я стоял в растерянности, затем осторожно отделил Катю от себя и поставил на трибуну. Ушастику это понравилось. Ее совершенно не смутило внимание публики, похоже, что наоборот — Катя приосанилась и, взявшись за подол, сделала книксен.
«Пров научил!» — понял я.
По притихшему залу побежали смешки.
«Ну вот! — подумал я. — Выступил!»
— Эту девочку, — сказал я отчаянно, — зовут Катя. Она сирота. Ее отец погиб на войне, мать стала беженкой. Она из тех женщин, что жили в моем доме в войну. Там мы и свели знакомство.
Зал притих.
— У меня самого детей нет, — добавил я. — Я вообще неженатый.
— Правду говорят, что ты сын царя? — крикнул вей из третьего ряда.
Публика загудела: осуждая то ли спросившего, то ли меня.
— Если б был сыном царя, — рассердился я, — то сидел бы на троне, а ты б мне кланялся. Однако ты сидишь, а я перед тобой стою.
Публика захлопала. В центре зала встал пожилой вей.
— Да хоть бы и царя! — сказал громко. — Мать-то наша, вейка. Вот ты! — Он ткнул пальцем в задавшего вопрос. — Ты хоть одну сироту в дом впустил?
Вей из третьего ряда вобрал голову в плечи.
— А он впустил! — продолжил пожилой. — И не одну — сорок! — Зал одобрительно зашумел. — Дом им отдал, сам в казарму перебрался, кормил, поил сирот всю войну. Кто еще так сделал, а? Никто!
Зал зашумел громче.
— Если кого избирать депутатом, то только Князева! — заключил вей. — Тут и говорить не о чем! Одно хочу спросить тебя, Степанович. — Вей повернулся ко мне. — Говорят и пишут, что мы с очхами объединяемся. Это как получается: воевали с ними, гибли, а теперь целоваться?