Отчуждение (Андреев) - страница 3

— Нет, дед, ты не дурак; но ты эмпирик, а тут нужна методология.

— А ты знаешь, из чего манная каша состоит? — вкрадчиво спрашивал дед, чувствуя, что у него отбирают наступательную инициативу.

— Не знаю.

— То-то же. У меня спроси. Из пшеницы! Это же знать надо. Вот это умные люди придумали. А методология твоя — это говно от желтой курицы. Вот и весь сказ.

— Да, дед, великий ум — это великое отчуждение… А вот ты скажи: кашу маслом не испортишь?

Дед задумался, а потом осторожно произнес:

— Не испортишь.

— А если ведро масла влить в чугунок?

— Это же дураком надо быть! Ты положи сколько надо — и не испортишь. А заставь дурня Богу молиться, он и лоб расшибет. Ведро…

— Правильно, дед. Это называется стихийная диалектика. Вот ты эмпирик и диалектик, хоть ничему и не учился.

— Потому что у меня голова на плечах есть!

— Правильно. Природная детерминация называется…

— Какому-то фашистскому языку тебя научили, прости Господи. Говори по-человечески, а то я ничего не понимаю.

— Вот-вот, дед внука не понимает, а мы хотим, чтобы народы и цивилизации примирились.

— Это они из-за глупости примириться не могут. Все воюют, воюют…

— Конечно, из-за глупости, кто спорит?

Военная тема настроила деда на мирный лад.

— Ты кашу есть будешь, философ?

— Манную? — прищурился я.

— Ага.

— С маслом?

— Конечно, а как же.

— Буду.

— А у тебя губа не дура…

— Губа — она у всех не дура. Губы у нас у всех одинаковые. У нас мозги по-разному устроены. Давай свою кашу.

Когда дед был уже при смерти, ум его стал яснее и крепче. Некоторые его суждения меня поразили. В каком-то смысле то, что я усвоил из бесед с дедом, университету и не снилось.

— Оно, конечно, живем, хлеб жуем, — пошамкал дед ртом. — Но жизнь

прожить — не поле перейти. Понял? Ничего ты не понял. Кроме хлеба еще есть душа. А она чего-то болит. И жить спокойно не давала, и помирать мешает. Не угодил я ей.

— Дед, а ты хороший человек?

— Да вроде хороший. Неплохой. Но я какой-то… при поле существовал. Полевой человек. Хомяк, истинный хомяк, убей меня Бог лаптем. Или трава: вырос, дал семя и высох. Тьфу, прости Господи. Чувствую, что это неправильно, но чувствую также, что до правды мне не дойти. Вот детям дал знатные имена, думал, хоть они не будут травой… Я думал, Бетховен умный, раз музыку писал. А оно видишь как вышло… Вся надежда на тебя, Соломон, ай, тьфу, Вадим. Может, хоть фашистская философия глаза тебе откроет?

Я молчал.

— Но на поле истину не ищи. Ее там нет. Это я знаю точно. Пшеница есть, а истины нет. И в церкви, я думаю, истиной не пахнет. Там пахнет ладаном. А при чем здесь душа? То-то. Человек не должен быть хомяком…