Павло вообще забыл, когда последний раз был в кино. Чаще всего они с Егором встречаются в гриль-баре. Егоровская шевелюра, светлая и жесткая, как высохший к зиме камыш, сейчас, наверное, уже желтеет где-то в тех краях. И Павлу туда нужно двигать. Но он колеблется. Стоит в подъезде возле почтовых ящиков, мысленно матерится и прислушивается к звукам вокруг перед окончательным рывком. Подъезд и его обитатели обрыдли Павлу еще больше, чем работа, до оскомины. Вверх-вниз, влево-вправо — люди обычные, скучные, и жизнь у них такая же. Неинтересные люди. Вкалывают, глотая дымы при мартенах и домнах, до пенсии вытачивают одну и ту же шестеренку. Суетятся. Снуют. Под вечер стягиваются в свои дома и хаты, к сервантам и «стенкам», к сковородкам и маргарину, и окна сквозь беловатые гардины светятся маргаринно в ночь, а потом мерцают мертвенной голубизной от включенных телевизоров. Да.
«Средний класс», — думает про них Пашок, из года в год тупо глядя в потолок или на серые ступеньки подъезда, идя вниз либо вверх. Когда вверх — мысли хмурые, когда вниз — веселее. Средние люди. Его же всегда интересовали другие.
«Я люблю тебя жизнь», — в последний раз цепляется Павло краешком глаза за надпись на стене — еще до армии Скориков, друг Захода, нацарапал — и сбегает по ступенькам. Действительно, жизнь. Так-то.
г. Киев