«Чем воздам я Господу за все полученные от него блага? Он возлюбил меня и обрек себя на смерть ради любви ко мне! Он осыпал меня милостями в этом мире и уготовил мне жизнь вечную! О душа моя, благослови Господа и пусть все, что во мне есть, благословляет Его святое имя!»
А утром юноша принялся засевать землю папаши Каде, словно старику через неделю, то есть 11 ноября, в день Святого Мартина-зимнего, не предстояло уплатить эту ужасающую сумму в восемьсот ливров, дамокловым мечом нависшую над всем семейством.
Во время сева Консьянса несколько раз навестил кузен Манике, подбодривший его в этом похвальном занятии, причем интонации кузена выдавали то обеспокоенность, когда безмятежность молодого человека пугала заимодавца, то иронию, когда он вспоминал всем известную бедность семьи.
Настал роковой день 11 ноября. Метр Ниге никак не давал о себе знать — не появлялся сам, не направлял посыльного, не присылал письма.
В конечном счете, и должник и кредитор волновались одинаково сильно: должника угнетала невозможность выплатить долг, а кредитора — страх, что ему вовремя заплатят.
День 11 ноября прошел, а папаша Каде не проронил ни слова — он был совершенно уверен, что никто ему не ссудит денег и не предпринял ни малейшей попытки раздобыть нужную сумму.
Все другие члены семьи хранили молчание точно так же, как папаша Каде, ибо были сосредоточены на одном и озабоченность их выразилась в одной фразе, которую каждый мысленно произносил: «Если Бог не придет нам на помощь, мы пропали!»
Наступила ночь; почти никто не спал; быть может, лишь Консьянс, поддерживаемый собственной верой, предался сну с юношеской безмятежностью.
А рано утром 12 ноября он отправился боронить землю.
На краю деревни он встретил кузена Манике.
— Доброе утро, Консьянс! — поздоровался огородник. — Куда же ты идешь в такую рань?
— А вы, кузен? — вопросом на вопрос ответил юноша.
— Я? Я иду в город, у меня там есть дела.
— А я иду в поле.
— А насчет земли ты в курсе, мой мальчик?..
— О чем это вы?
— О папаше Каде… ведь он еще вчера обязан был выплатить мне восемьсот ливров!..
— Я знаю это.
— Но он мне не заплатил… Это просто удивительно для такого обязательного человека.
— Если он не заплатил, кузен Манике, — рассудительно заметил Консьянс, — так наверняка потому, что не смог этого сделать.
— Да, но заплатит ли он сегодня или завтра? — спросил кузен Манике с беспокойством, которое внушала ему невозмутимость Консьянса.
— Не думаю, что он сможет, — ответил молодой человек.
— Как, ты думаешь, он не сможет?..
— Нет, не сможет.