В эти дни Наполеон олицетворял для французов нацию, отечество, свободу, ибо Бурбоны за недолгое время своего пребывания на троне доказали, что они олицетворяют противоположность всему этому.
И вот среди восторженных криков послышался грохот подъезжающих карет, подобный приближающемуся грому.
Крики вдруг усилились и смешались с другими возгласами: «Поберегись! Поберегись! Поберегись!»
Толпа расступилась. В начале Суасонской улицы появились три кареты, влекомые белоснежными лошадьми, которыми, оглушительно щелкая кнутами, правили серые от дорожной пыли форейторы. Кареты подъехали к почтовому двору и остановились.
Первую влекла шестерка лошадей, дрожавших от усталости.
В карете сидели трое мужчин: два — на заднем сидении, один — на переднем.
Сидевший сзади справа был император Наполеон; рядом с ним — король Жером.
Лицом к ним сидел генерал Летор.
Крики «Да здравствует Наполеон!» зазвучали еще неистовее.
Наполеон приподнял склоненную в раздумьях голову, огляделся и спросил:
— Где это мы?
— В Виллер-Котре, мой император, — ответил твердый голос.
Наполеон остановил взгляд на своем учтивом собеседнике: это был не кто иной, как Бастьен.
Гусар стоял в двух шагах от кареты как раз напротив дверцы, прямой и неподвижной, одну руку поднеся в приветствии к своей меховой шапке, а другую прижав к бедру.
Император увидел сиявший на его груди крест, два рубца крест-накрест на лице, руку без двух пальцев.
— О-о, да это один из моих давнишних храбрецов! — произнес Наполеон.
— Пожалуй, так, причем со стажем аж со времен Маренго.
— А где ты получил сабельный удар?
— При Аустерлице.
— А крест?
— За Ваграм.
— Подойди-ка сюда!
— Я здесь, мой император.
— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?
— Благодарю, мой император, я нуждаюсь только в вашем уважении; но, если бы вы пожелали что-нибудь сделать для моего товарища, вы бы доставили мне удовольствие.
— Где же этот товарищ?
— В двух шагах отсюда… Подойди же, Консьянс! Разве ты не слышишь, его величество император и король велит тебе приблизиться.
Его величество император и король ничего подобного не говорил и поэтому Консьянс не тронулся с места.
— Да подойди же, — повторил Бастьен, — ты прекрасно видишь, что заставляешь ждать его величество императора и короля.
— Подойди, друг мой, — сказал император.
Консьянс приблизился. Мариетта, прижавшаяся к нему, словно плющ к молодому вязу, подошла тоже; побледневшая и задыхающаяся, она, дрожа, опиралась на руку жениха.
— Ну, — спросил император, — кто же он и о чем ты просишь для своего товарища?
— Сир, вот Консьянс, о котором идет речь. Этот молодец бросался в огонь так же бесстрашно, как его пес Бернар, стоящий позади его, прыгает в воду; и все шло хорошо, пока в один прекрасный день его зарядный ящик… ах! Надо вам сказать, мой император, что он тоже служил в гусарах, но в гусарах на четырех колесах; так вот, однажды его зарядный ящик — это было в битве при Лане, вы должны его вспомнить, ведь и вы там были, мой император, как и я, как и он, — так вот, как я уже сказал, его зарядный ящик взлетел на воздух и взрывом ему обожгло глаза… Ему повезло: все обошлось не так уж плохо и он был слепым только полгода, благодаря чему сегодня он имеет счастье снова вас лицезреть… Но это еще не все.