— Что же дальше? Ну-ка, ну-ка, — сказал император с той смесью грубоватости и доброты, какую он умел так хорошо использовать в соответствующих случаях, благодаря чему солдаты его просто боготворили. — Поторопись, я спешу!
— Дело в том… Казаки… они так основательно вытоптали землю его деда, папаши Каде, что в прошлом году бездельница-земля не дала ни колоса, и вот так вышло, что его дед, папаша Каде, не смог уплатить восемьсот франков кузену Манике, старому ростовщику, продавшему ему землю в рассрочку… бедная земля… люди в очках так все ловко обстряпали, что она должна быть продана через три дня, и семья будет разорена дотла! И вот Консьянс и Мариетта — какая красивая девушка, не так ли, мой император? — и вот они решили, чтобы просуществовать самим и обеспечить своих старых родителей, пойти наемными работниками к соседу Матьё, доброму малому, надо признать! Но все равно, как говорит папаша Каде, это тяжко, когда всю жизнь трудился на своей земле, а теперь вынужден обрабатывать чужую.
— Так сколько ты говоришь нужно этому парню?..
— О! черт возьми! Ему нужно по меньшей мере двенадцать или пятнадцать сотен франков.
— Жером, — с улыбкой сказал император, — где кошелек?
— Сир, — ответил бывший король Вестфалии, — он в кофре, на котором мы сидим. Там, в моем дорожном несессере у меня должно быть несколько сотен луидоров.
— Дай их мне.
Жером, щелкнув пружиной замка, открыл несессер и опрокинул его золотое содержимое в ладони императора.
— Подойди и подставь фартук, мое прелестное дитя, — сказал Наполеон.
Мариетта молча повиновалась, но дыхание ее было стеснено, а глаза полны слез.
Император обеими руками стал сыпать в ее фартук золотой дождь.
Затем, обратившись к Консьянсу и устремив на него свой пронзительный орлиный взгляд, он сказал:
— Разве не говорил я тебе, чтобы ты попросил у меня кое-что, когда мы встретимся в третий раз?
— Да, сир, — ответил растроганный Консьянс. — Ваше величество сказали мне, чтобы я попросил у вас крест.
— Ну и почему же ты не просишь его у меня? К счастью, у меня память получше твоей!
И Наполеон, отстегнув кавалерский крест Почетного легиона, который он всегда носил приколотым простой булавкой к своему мундиру, чтобы вручить при случае, протянул его Консьянсу.
Консьянс с радостным возгласом взял крест и поцеловал руку императора, а затем крест.
— Ну-ну, довольно! — сказал император. — Тебя зовут Консьянс, не так ли?
— Да, сир.
— Летор, внесите его имя в вашу памятную книжку. А тебя, храбрый мой солдат, я благодарю, — обратился он к Бастьену. — Хорошо послужив мне на войне, ты не мог оказать мне большей услуги в мирное время… Отправляемся, Жером, и поторопите форейторов, потеряно четверть часа!