— О сир, — ответил король Вестфалии, — за эту потерянную четверть часа ваше величество успели осчастливить троих!
— Ты прав… Прощайте, друзья мои! Молитесь за меня и за Францию!
И он снова, опустив голову на грудь, погрузился в задумчивость.
Крики «Да здравствует император!» вырвались изо всех уст. Карета, которую увлекла помчавшая галопом шестерка нетерпеливых лошадей, с грохотом покатила по мостовой, высекая из нее снопы искр. И лошади, и форейторы, и кареты — все исчезло, словно видение, полное света и шума, которое возникло всего лишь на мгновение, но до конца дней останется в памяти видевших его!..
Увы, все это катило к Ватерлоо, а значит, прямо к пропасти!
Консьянс и Мариетта остались стоять неподвижно — он с крестом в руке, а она с фартуком, полным золота.
Бастьен дрожал от радости и рвал на себе волосы от счастья.
— О, черрт подерри! — восклицал гусар. — Да здравствует император! Тысяча чертей!.. Вот так потеха, как говаривали у нас в полку!
Все окружающие были свидетелями этой сцены.
Одни плакали, другие смеялись.
Консьянс почувствовал, что кто-то коснулся его плеча. Он встряхнул головой, как бы пытаясь очнуться от сна, и обернулся.
Это был тот самый г-н Деме, судебный исполнитель, не захотевший преследовать папашу Каде и давший ему бесплатно весьма дельные советы.
— Быстрее за дело, — сказал он, — больше уже нельзя терять время! Так как благой Господь совершил для вас чудо, поскорее воспользуемся им. У нас в распоряжении всего три дня. Речь идет о том, чтобы официально оформить выплату долга кузену Манике. Дайте мне тысячу двести франков; я беру на себя хлопоты по делу, а вы спешите скорей с хорошей новостью и оставшейся суммой к папаше Каде.
— Да, да! — воскликнул Консьянс. — Но Бастьен… В первую очередь Бастьен… Где ты, Бастьен? Где ты?
И он протянул руки как пьяный, который вот-вот упадет.
— Я здесь! — вскричал гусар, бросаясь другу на шею.
Оба в течение пяти минут стояли обнявшись, не в силах оторваться друг от друга и рыдая от радости.
Потом настала очередь Мариетты.
— А я, господин Бастьен, — сказала девушка, — не поцелуете ли вы также и меня?
— Я!.. Не поцеловать вас, когда вы мне это предлагаете?.. Тысяча чертей! И лучше дважды, мадемуазель Мариетта!
И он запечатлел на мокрых от слез щеках юной девушки два долгих и крепких поцелуя.
Это был первый взрыв благодарности, и теперь настало время подумать о предложении метра Деме.
Все направились к хозяину почтового двора. Отсчитали шестьдесят наполеондоров славному судебному исполнителю, обещавшему взять на себя все хлопоты, и убедились в том, что осталось еще двести пятьдесят полновесных наполеондоров, то есть пять тысяч франков.