Любовь ему дарит.
Зон-зон-зон.
Ах, как же хорошо,
Ах, как же хорошо
В лугах пасти коровок,
Быкам грозить кнутом,
Когда мы с ней вдвоем, когда мы с ней вдвоем!
Когда мы вчетвером, уже не так привольно,
А вот когда вдвоем, а вот когда вдвоем,
Прекрасно мы живем.
Зон-зон-зон.
Едва успел Бастьен под рукоплескания девушек закончить припев, как Бернар, словно ожидавший этого мгновения, чтобы продолжить песню Бастьена, подхватил последнюю музыкальную фразу на том месте, где ее прервал гусар, и постепенно перешел от низких тонов к самым высоким и заполнил все помещение таким зловещим воем, какого еще не слышали человеческие уши.
На этот раз даже Бастьен не отважился пригрозить собаке.
Вслед за воем наступила еще более мрачная тишина. Но неожиданно посреди этой тишины Консьянс поднялся рывком и выдохнул одно страшное слово:
— Пожар!
И сразу все услышали набат, зазвонивший во всю мощь на деревенской церкви.
А на улице перепуганные люди выкрикивали: «Пожар! Пожар!»
Самый жуткий крик, какой только может быть исторгнут человеческим ужасом, это, бесспорно, крик: «Пожар!», тем более под удары набата в бурю темной ночью.
Парни и девушки тотчас выбежали из погребка и помчались по улице вдоль людского потока, катившегося с северо-западного направления.
Над деревенскими домами виднелось огромное зарево; оно росло и заполняло собой небо с каждой минутой, и мириады искр кружились под ветром среди клубящегося темного дыма.
Как только молодые люди добежали до последних домов деревни, им открылась вся мера бедствия.
Пылала ферма Лонпре!
Мариетта заметила папашу Каде, который стоял на камне со скрещенными на груди руками и не сводил глаз с пожара, даже не пытаясь бороться с огнем, поскольку несомненно пребывал в уверенности, что слабая стариковская помощь в подобных обстоятельствах окажется совершенно бесполезной.
— О Боже! — вскричала Мариетта. — Папаша Каде, что же случилось?
— Ты сама это хорошо видишь, девочка, — откликнулся старик.
— Но все же?
— Дело в том, что, хотя я ей об этом говорил, Жюльенна, упрямица этакая, сложила на ферме сено, не просушив его, и, вероятно, оно само по себе загорелось.
— Ох, бедная Жюльенна, бедная Жюльенна! — воскликнула Мариетта.
Жюльенна была той самой фермершей, что постоянно давала Мариетте восемь мер молока на продажу в Виллер-Котре.
Крестьяне, словно ошеломленные, остановились и в потрясении глядели на пожар.
— О, вы же мужчины! — вскричала девушка, обернувшись к Бастьену, Консьянсу и другим парням. — На помощь, на помощь!