– Да‑да, Лала, может, он… оно… я имею в виду искомый Треф не захотел или просто‑напросто не нашел ВЫХОД ранее. Крапивищи там, ты говорила, с ума сойти!
– Ваша особь, Амалия Павловна, перепугалась бы до родильных схваток. Впрочем, миль‑пардон, это не она, а он. Все равно – до блаженного моления, до обморока, до медвежьей болезни! Никакой Фавн тут бы ровно ничего не поделал. Повязали бы тепленькими прямо у границы. Однако заметьте, Трефа мы ищем вторую неделю, скоро третья пойдет. А результат нулевой. Хотя я бы сказал, без преувеличения отрицательный.
Неорганизованный их гвалт перекрыл собой звонкий и по‑хозяйски властный приказ Игнатия Христофоровича:
– Викарий, свет попрошу! – в ответ по кабинету медленно, с пощадой для глаз, рассеялись пасмурные сумеречные блики.
Присутствующие от неожиданности замерли в картинных позах, ломких и неестественных, точно вырезанные из бумаги и пестро раскрашенные наспех куклы. Казалось, в замедленном ритме каждый подсознательно перетекал в иное душевное русло. Амалия Павловна – запальчивое для грядущего спора выражение ее янтарных глаз сменялось негодующими всполохами огня в сторону слишком близко подобравшегося к ней Гортензия. Сам Гортензий из ленивой неги вот‑вот был готов съежиться в виноватый клубок. Карл застыл с поднятой в ораторском взлете рукой, будто не понимая, что делать дальше – опустить или отмахнуться в пренебрежительном жесте. Пасмурное утро или вечер тем временем прояснилось до мягкого, словно приглушенного клочковатыми облаками дневного света.
– Викарий! Четвертый, особый «баскет»! Сопереживатель не включать! – скомандовал Игнатий Христофорович верному «лаборанту».
Будто «дежавю». Будто временная петля Мёбиуса. Будто замкнутый круг. Более у Гортензия подходящих сравнений не нашлось. Все это уже было. Было. Даже приказ Викарию повторял близко, если не дословно, однажды уже слышанный и оттого знакомый.
В центре комнаты ослепительно белый столб в этот момент распался на четкое, подвижное изображение. Игнатий Христофорович каким‑то торжествующим, чуть ли не судейским тоном комментировал разворачивавшуюся перед «почтенным собранием» молекулярную запись.
– Дестабилизация, как вы изволите наблюдать, приближена к максимально допустимому пределу. А ведь это происходит в час традиционного молебна на площади! Массовая апатия, за ней, как следствие, в недалеком будущем немотивированная агрессия. Но не это сейчас главное! – Игнатий Христофорович взял нарочитую паузу, как если бы собирался огорошить присутствующих неким скандальным фактом. Впрочем, именно это он и проделал: – Видите, там, крайний справа. Нечеткое выражение в чертах лица, излишняя одутловатая возрастная полнота, неуверенная координация – особь в явном замешательстве. Это и есть пропавший Треф! Да‑да! Викарий запросил и скрупулезно сверил регистрационные генные шифры, плюс визуально‑портретные данные – ошибка исключена. Так кого, позвольте узнать, милостивые господа, вы искали в минувшие тревожные дни?