Но завтра поутру, это уж непременно. Они с Вероникой и «польским паничем» отправятся в город. Название которому Рим. Отсюда, из Путеол, быстрым летом каких‑то полчаса – и вот оно, начало. Удивительнее всего Тиму было то непонятное смирение, с каким друзья его собрались на затеянную ради него прогулку. Виндекс разве хмыкнул слегка, мол, у поэтов свои причуды, коли желаете вдохновляться от вещей столь странных, воля ваша. Но попрекать Тима он Вольером не стал, хотя и радости не выказал. Ни малейшей. Какая же скверна лежит на этом месте и на этом названии, что даже такой славный парень не желает об них мараться? Тим стоял в шаге от разгадки, но на сей раз не нашел он в душе своей ни тени боязливости, напротив, сделать последнее, решительное усилие его подстрекало изнутри безотчетное ощущение, имени которого Тим не знал, хотя и звучало оно донельзя ясно – собственное достоинство. Если суждено в грязь, так в грязь, но ежели выйдет в «князи» (интересно, что за место такое?), то и там останется тем же самым человеком. Главное, узнать про себя, дабы не таскать изо дня в день чужую личину.
А ведь и в гостеприимном доме Вероники притворство идет за ним след в след и никуда пока не деться. Столько вокруг ученых людей, того и гляди, попадет впросак. Взять, к примеру, простой разговор. Каждый здесь, куда ни плюнь (ох, вульгарное это выражение – Тим уже и такие тонкие понятия усвоил, да, да!), поди, на десятке разных языков свободно беседовать может. Пришлось прикинуться, дескать, по молодости мало еще подсобрал – почитай ни одного, кроме родного, но об том молчок, – оттого хочется ему по здешнему научиться. Что же, поверили сразу, наперебой кинулись ему помогать. Теперь, кроме как на местном наречии, с ним и не говорит никто. За то спасибо, Тим науку разговорную постигал быстро. Язык тутошней полосы весьма ритмичен и певуч – называется италийский. А его собственный – росский. У «польского панича» исконно природных аж целых два: тевтонский и вдобавок посполитая мова. Ну, одолеет и их со временем, сколько тогда возможностей будет стихи выпевать, представить – дух захватывает! У каждого ведь свои красоты, своя кожа и свое нутро – безбрежное, как виденное им давеча море. Радостное предчувствие захлестнуло его вздрогнувшее сердце, мрак ужасных грядущих открытий отступил на время. Как же красив здешний мир, что нет в нем, в Тиме, стойкой силы противиться его очарованию.
Назавтра, решено‑сказано, полетели. И не только до города. В самом граде Риме по большей части передвигаться пришлось с помощью «квантомкомба». А что делать? Это тебе не Большое Ковно, куда ему! В сравнение, ну чисто «Яблочный чиж» и луна целиком. Расстояния здесь громадные. Тим и не подозревал, что могут существовать на земле столь великие поселения. Оттого в городе проложили несколько воздушных дорог‑направлений, чтобы летящие вперед не сталкивались с теми, кому назад надобно. Толково у них вышло. Тим, как и всегда, удивления не выказал, пристроился аккурат хвостом за «польским паничем», а тот уж за Вероникой – сам, поди, точнехонько не знал, в которую сторону лететь. Оно не мудрено. Сверху город Рим одно бескрайнее смешение садов, лужаек и невиданных домов, а во многих местах – будто бы развалин. Виндекс объяснил ему: город сей не для прямого житья. Музеум под открытым небом, во как! Музеум – это такое помещение, где из века в век сохраняются «материальные предметы искусства», которые прежде иные радетели сотворили. Тутошнее собрание самое большое, оттого и народу ученого и любознательного пруд пруди. Тим решил, коли выпадет ему удача, тоже ни клочочка не пропустит, все обсмотрит и про все «составит мнение» – так говорить потребно, когда хочешь получить собственное знание о всяческих вещах. Но это дело будущего, скорее всего, далекого, если оно вообще суждено.