— Амрак, а ведь помнится мне, что ты в свое время просто мечтал с дромами из соседнего поселения породниться и, даже, как люди говорят, хотел имя сменить.
— Нет, не было такого, — вскочил борас и ударил по столу кулаком. — Ты думай, что говоришь Кулун? Мы с тобой знакомы всю жизнь, но за поклеп на честного рахдонского данника и ответить можно.
— Это как же? — калейрас был спокоен и явно издевался над купцом. — Донос на меня напишешь?
— Да хоть бы и так.
— Тогда кто же будет твои караваны водить, Амрак? Ведь ты не просто Кулуна из племени калейрас оговоришь, но и караванщика. После такого, никто твоих верблюдов с товаром по степи не поведет.
— Ладно, — сразу же отступил купец, — погорячился, с кем не бывает.
— И все-таки, — не унимался караванщик, — признай, что хотел на дромитке жениться.
— Ну, было, — взмахнул рукой Амрак, вновь садясь за стол, — как помрачение рассудка на меня нашло, но потом я одумался.
— Ага, — усмехнулся Кулун, — отец той девушки, как же ее звали, Мила, кажется, сказал, что дочь отдаст только за честного воина, но не за торгаша, да еще и нечистого на руку.
Купец побагровел, ничего не ответил и потребовал у служанки, молодой чумазой девчонки, вина. Больше в этот вечер Амрак не произнес ни слова, только напивался дрянным крепким питьем и все больше багровел. Видя, что его старый знакомец не желает продолжать разговор, калейрас подвинулся к Звениславу, расположился напротив него и спросил:
— Слышь, дром, а ты чего за племенную честь не вступился?
Прихлебнув чаю, парень ответил:
— Слова пустое, дела нужны. Можно убить этого купца, но он мне не враг, так, балаболка подвыпившая.
— Понимаю, — кивнул караванщик. — Сам-то откуда? Куда путь держишь?
— А с какой целью интересуешься, караванщик?
— Да, вот думаю, что ты из неблагонадежных.
Молча, Звенислав сунул руку за пазуху, достал из внутреннего кармашка бронзовую пайцзу нового образца, сделанную знакомыми фальшивомонетчиками мэтра Самбини еще в Норгенгорде, и положил ее на стол. Не прикасаясь к металлической пластине с выбитыми на ней закорючками и знаками, калейрас внимательно осмотрел ее и произнес:
— Хорошая подделка, дорожная стража и патрули не придерутся.
Никакой опасности для себя Ирбис не чувствовал, так же как и гнили в караванщике, а оттого и спросил прямо:
— А как же ты рассмотрел, что пайцза ненастоящая?
Оглянувшись, не смотрит ли кто в их сторону, калейрас вынул широкий нож, взял в руки пропуск и по краю его, с самого низа, сделал широкую зазубрину. После проделанного действа, он вернул пайцзу Звениславу и сказал: