Какие могли быть упреки, если Кос со слезами на глазах просил у Тии прощения за то, что не смог ее уберечь. Он тогда был в море; старшая сестра, оставив своего младенца на попечение Тии, ушла к торговым лавкам, дома оставался маленький брат. Их родителей убили, племянника Тии вырвали из рук и зарубили у нее на глазах, о сестре больше никто не слышал.
— Не надо было мне тогда уходить, — сдавленным от слез голосом проговорил Кос. — Лучше б мне погибнуть, чем с тобой такое…
— Если б ты погиб, — сказала я мягко, — кто сейчас заботился бы о Тии и ребенке? Живой брат ей намного нужнее.
— Как я виноват, Тия, сестричка…
— Ты не виноват! — Глядя на него, она тоже заплакала. — Я знаю, ты кинулся бы на защиту. А мне надо было бежать или… ну что-нибудь делать. Мне снится одно и то же, и каждый раз я застываю как вкопанная…
— Когда некуда бежать, не убежишь, сестренка…
Я смотрела, как над ними, плачущими, кружились в небе чайки.
— Из большой семьи уцелели вы двое, — сказала я, — вам остается жить и поддерживать друг друга.
— Поддерживать — только это и остается любому из нас, — ответил Кос.
— Просто мы слились в одну семью — моряки и коневоды, жители нижнего города и обитатели крепости. Один народ, и ответственность одна на всех.
Кос отер слезинку с лица Тии.
— Твой ребенок — последний в нашем роду. Обещай, что будешь осторожна и не наделаешь глупостей. Помнишь, как мать хотела внучку? Когда Кианна была в тягости и все ждали мальчика, она одна мечтала о девочке.
Тия рассмеялась сквозь слезы:
— А ведь правда!..
— Все обойдется, — сказал Кос, — я позабочусь о вас обеих, пока не придет пора отдать малышку Владычице, как говорит сивилла.
— Да, — подтвердила я, — она станет мне ученицей и дочерью.
Когда они ушли, солнце стояло уже высоко. Болела голова, хотелось пить. Я не пошла в лагерь, где вокруг столько людей — тебя то и дело окликают, каждому что-то нужно… Голова пылала, по пути к источнику мечталось только об одном: полежать в тени камней, в темноте.
— Сивилла, — окликнул Ней, — ты куда?
— Возносить молитвы, — бросила я.
Он резко остановился.
— А… извини, я не хотел…
— Прости, — сказала я, вспомнив о своих обязанностях. — Чем могу служить тебе, царевич Эней?
Он подошел и остановился напротив.
— Тебе так хорошо все удалось!
Я пожала плечами:
— Такие раны мне неподвластны, их залечивают только время и милость богов. А некоторые и вовсе не исцелимы.
Он пристально взглянул на меня сверху вниз:
— А если родится мальчик?
— Если родится, тогда и будем думать.
Ней поднял бровь:
— То есть ты не знаешь наверняка?