— Малолеток не расстреливают, — отмахнулся Кузьма.
— Ввиду особой дерзости и сверхсуммы, исключение из правила тебе обеспечено. Это и законом разрешено, — объяснил следователь.
— Это еще доказать надо, что я был в банке!
— А саквояж?
— А куда я деньги дел? Где основное доказательство моей вины?
— Все признаешь! И расколешься за милую душу! Ломанут тебя в прокуратуре пару раз! Все вспомнишь и подпишешь. У них — не у нас! Уговаривать некогда. Одумайся, пока не поздно. Иначе, крышка тебе!
— Я у своей девахи был. Меня там накрыли, не на банке, а на бабе. Другого не знаю! — стоял на своем Огрызок.
Следователь, недобро усмехнувшись, отправил Кузьму в камеру, забитую до отказа всяким сбродом.
Огрызок долго не мог уснуть. И ворочался с боку на бок на бетонном полу. Конечно, ему было над чем задуматься. Ведь «малина» оставила в банке саквояж не без умысла. Указала на него пальцем. Фартовые были уверены: милиция надыбает Кузьму. Сгребет без трепа. Не станет с ним много ботать и пустит под вышку, потому и положняк
Огрызка прихватили, мол, к чему жмуру башли? На том свете они — без понту. Там ни баб, ни водяры не имеется. Высчитали все. Но за что? Злился Огрызок, не находя покоя.
— Закопали, падлы! Живьем! Шакалы облезлые! Встретить бы мне вас нынче! Своими клешнями передавил бы!
— Чего тут возишься? Какая вошь жопу точит? — недовольно пробурчал старик, лежавший почти у параши. И, диво, Кузьма, сам не ожидая, рассказал ему все. Поверил в старость. А может, время пришло, лихая минута прижала. И старик, пожалев Кузькину молодость, завздыхал:
— Беда у тебя стряслась и впрямь сурьезная. Со всех концов куда ни кинь. Скажись властям, воры убьют. Смолчи — власти прикончут. Куда нонче голову прислонить тебе, бедолаге, и не придумать. Как ни раскинь, везде
едина погибель. Ладно б таких, как я, свое прожил. А тебя — жаль. За что эдак судьба милостями обходит? Но, думается, не стрельнут тебя, в тюрьму закинут! Это как Бог свят! У нынешних — ни ума, ни сердца в середке нет! Злоба единая! Оттого тем властям нет от люда веры! Им не люд, им — дармовые руки надобны! А потому правду они не ищут. Им она в помеху. А и вырваться тебе, голубчик, навряд ли повезет. Большую напраслину возвели на тебя. Да и на меня! И на всех! Иначе откуда столько мытарей и бедолаг на земле развелось? И все слезами умываются. Не от правды все. Молись, дитя горемычное. Другого у тебя выхода нет. Может, Господь увидит и простит… И Кузьма молился. Обращался к Богу, чтобы он увидел и защитил, не дал сойти с ума.
— Коль поможет творец, уйди от воров. Навовсе отступись. Ить заповедь Его ты нарушал, в кой говорено — не укради! Видно, за то наказан нынче. Коль отступишься от греха, в сердце своем обращаясь к Создателю, простит и непременно спасет, — тихо тронул Кузьму за плечо старик.