Он уже понял, что на ноги ему не удастся встать. Не хватит сил. И попытался ползти. Пусть медленно, но надежно. Другого выхода нет. Кузьма прополз немного. Почувствовал усталость. Поясница уже не болела. Она перестала чувствовать холод.
Огрызок не помнил, сколько он полз и отдыхал. Когда глянул вперед — не увидел огней поселка и, на свое счастье, вспомнил, что ближе к полуночи везде по Колыме отключают свет.
Мужик закричал, зовя на помощь хоть кого-нибудь. Ведь до жилья рукой подать. А на холоде всякий звук издалека слышен.
Кузьма замер. Он ждал помощи со стороны поселка. Но оттуда никто не поспешил на его зов. Странный, шелестящий звук услышал сзади. И оглянулся, всмотрелся в темноту — на дорогу. Мелькнуло что-то черное, большое.
— Помогите! — заорал Кузьма во всю глотку, надеясь на сострадание.
— Чего вопишь? Все еще не добрался? Аника-воин! Чего валяешься серед пути? — усмехался лесник, неведомо как оказавшийся рядом.
— Дед, спина сдала. Сорвал я ее в зоне, на руднике. Помоги добраться. Помираю, — просил Огрызок.
— Помочь тебе? Чтоб за доброе злом получить? Нет! Меня ты уже проучил. Не всякому помогать надо. А тебя, может, и впрямь зря с тюрьмы выпустили. Не здоровье ты там оставил, а душу вместе с совестью. Потому не выпускает тебя на волю трасса. Она всякого нутром чует. И я ей не судья, наперекор не пойду, — ответил твердо.
— Хрен с тобой, старый козел! Да только секи, не пахан ты мне, чтоб судить, нужен я жизни иль нет. Ты — не Бог! И кто знает, что тебя ждет за то, что в беде бросаешь, может, сам в зимовье не вернешься. За свое ответишь. Ты мне — не судья. Я сдохну — ладно. Но и тебе не будет покоя.
С того света достану гнилушку, — пообещал Кузьма и, не ожидая помощи от старика, пополз дальше.
Дед, сделав шаг, нагнал его. Ухватил за шиворот. Сдернул со снега.
Кузьма, захлебнувшись болью, заблажил скрипуче:
— Чтоб ты усрался через хавальник, старая параша! Иль зенки посеял? Ослеп? Спина прихватила! А ты, как пахан на сходке! Вместе с тряпьем душу вымаешь!
— А я и не знал, что она у тебя в загривке. Чего лаешься? На ногах стоишь. Шагай теперь на своих, — подтолкнул слегка.
Огрызок сделал шаг. В пояснице заныло, заскрипело застуженно.
— Будет дурить. Идти надо. Не стой, что кикимора в сугробе! Шевелись!
— резко дернул дед Кузьму. И только теперь Огрызок приметил, что лесник идет на лыжах.
Кузьма, закусив губы, делал шаг за шагом, боясь выпустить из вида старика.
— Далеко еще до поселка?
— Да рядом. Чхни — собаки забрешут. В сотне шагов, — ответил лесник. Но Кузьма, сколько ни вглядывался, не видел домов.