Огрызок был не новичком на Колыме и знал, что таким убранством север награждает лишь тех, кого решил навсегда оставить в своем сердце, лишить жизни.
— Ну уж хрен в зубы! Я хоть и Огрызок, но на халяву откидываться не стану! — крикнул он темнеющему небу, погрозив маленьким жестким кулаком. Было всего три часа дня. Кузьма знал, что в полярную ночь, а она была теперь в полном разгаре, темнота наступает рано и скоро.
До поселка оставалось не более трех километров. И Кузьма спешил изо всех сил. Он был уверен, что там живо оыщет Чубчика, найдет у него пристанище, тепло.
Да пусть только попробует выкинуть меня из хазы! Я ему напомню, кто он есть! Не просто приморюсь, а перекантую зиму. И лягавую под жопу налажу, чтоб фартовому мозги не сушила. Файно задышим. А весной, чуть теплее станет, махнем в гастроль. На материк! Тряхнем кубышки на рыжуху! Без дел вовсе прокисли. Да и Чубчику теперь не до выбора, кентов не густо. Сел на подсос, коль к лягавой приклеился. Теперь он на мослы встанет, чтоб я фартовым не вякнул, как он нынче дышит. Его, задрыгу, пронюхают кенты и вмиг пришьют. За честь обосранную. Замокрят в честь «малины». Он-то про все должен думать. А коль дышать хочет, фертом завертится вокруг меня, падла!» — думал Кузьма.
Эти розовые мечты помогали Огрызку шагать по трассе, осиливая холод, сгустившуюся над головой темноту. Она в минуту скрыла из виду обочины и весь путь до поселка.
Две машины прошли мимо Огрызка, не пожелав подвезти человека, проскочили на скорости.
— Чтоб вам накрыться, не дохиляв до хазы, мандавошки! — заорал Кузьма и почувствовал резкую боль в пояснице.
Она сковала мужика, согнула в коромысло среди трассы. Ноги вмиг отказались слушаться, задрожали, ослабли, того и гляди — подкосят тело. А на пустой дороге в лютый мороз и не у таких, как Кузьма, отнимала жизнь и силы колымская трасса.
— Сучий потрох! — ухватился за спину Огрызок, вспомнив недобрыми словами рудник, где, проработав много лет, получил вместе со свободой хронический радикулит, обострявшийся всегда некстати.
В глазах, будто от костра, заметались искры. Боль, навалившаяся неожиданно, не отпускала. А до поселка — рукой подать. Там свой… Вот только как до него дойти?
Но неужели надо было столько перенести и перемучиться, выйти на волю, чтобы сдохнуть паршивым псом не в деле, на трассе? Даже не свидевшись ни с кем, не порадовавшись долгожданной воле?
Кузьма силился сделать шаг. Но боль сковала все тело и свалила в снег. Не сумевшему удержаться — встать на ноги всегда труднее. Огрызок царапал жесткий снег, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, подтянуться и встать. Надо идти, двигаться. Нельзя валяться на трассе. Ведь недалеко осталось. Надо пересилить боль. Он пытался уговорить, заставить, перебороть самого себя. И, ругаясь отборно, барахтался в снегу больным беспомощным комом, теряющим на борьбу за жизнь — тепло, каплю за каплей.