дать ему вырваться на свободу, страшно
было даже подумать.
Эбигейл глубоко вздохнула и... закашлялась. О ужас, она заходилась в кашле! И
это было отнюдь не благозвучно.
- Эбигейл? Вы поперхнулись?
Макс сгреб ее за плечи, и от страха, что он развернет ее сейчас и начнет
колотить по спине, Эбигейл попятилась, замахала
на него руками и постаралась восстановить дыхание.
- Все в порядке, правда. Пр-р-росто воздух н-н-не в то горло попал... Очень
неловко. Не понимаю, как это случилось.
- Дать вам воды?
Она затрясла головой.
- Тогда, может, приляжете? Я провожу вас в гостиную.
В гостиную. На "любовное" канапе.
- Не сходите с ума. Со мной все в порядке. - Эбигейл постучала себя по груди
и несколько раз осторожно, но глубоко
вдохнула, стараясь убедить его, что волноваться не о чем.
Как только она перестала хрипеть, в комнате снова повисло молчание. По
крайней мере между ними теперь была
приличная дистанция. Макс находился на другом конце комнаты. Эбигейл мысленно
провела линию, разделившую кухню
пополам: ваша половина, моя половина. Держитесь теперь своей.
Но Макс смотрел так пристально-напряженно, что стало ясно: никакая
воображаемая линия не удержит его, как бы она
того ни хотела.
Эбигейл оправила жакет и пригладила волосы. Если ей удастся взять себя в
руки, он поймет, что для беспокойства нет
причин. Все пойдет так же, как шло до сих пор. Не будет возникать смущения из-за
того, кто где стоит.
- Вы посмеялись, - сказала она, - а я ведь поверила, что вы и впрямь
собираетесь жениться ко Дню святого
Валентина. Вы чуть было не заставили меня действовать, Макс... мистер
Галлахер...
- Я действительно хочу жениться ко Дню святого Валентина.
Эбигейл подняла глаза, ее лицо мгновенно побледнело.
- Но, сэр, этого не может быть!
- Почему?
- Потому что... ну, потому что глупо ограничивать двумя неделями время
принятия жизненно важного решения. Это
безумие! Вы же не баран с рогами, и ваш кубок - не пенис. Это всего лишь
спортивный трофей.
Макс был не просто удивлен, он был в шоке.
Эбигейл наконец сообразила, что она сказала: от возбуждения, которому он был
причиной, ляпнула то, что было на уме,
слово в слово.
- Простите, я не должна была этого говорить. Я переступила черту. - его
таблетки все еще лежали на мраморной
стойке, и она сгребла их. - Сейчас уберу это на место и уйду.
Глядя, как она идет к холодильнику и открывает дверцу, Макс не произнес ни
слова. Наверное, он ошарашен, подумала
Эбигейл, понятия не имея, зачем ставит таблетки в холодильник; ей просто