а в другой раз исчезло «противоречие», а однажды даже
roman à clef.[43]О, кто знает, как много потеряно в сгибах этой безумной истории, украдено таблетками?
Озера таблеток выпадали в осадок в ее ногах, замедляя ее шаг, пока она удалялась от своей пещеры, склепа вдали от дома.
Она плыла по коридорам трехэтажного карцера, не засыпающий бродяга, отягощенная клеем, которым склеили ее врачи. Глядя по сторонам, возмещая потери, украдкой восстанавливаясь, Сьюзан слегка недоумевала, всегда ли ее руки были так далеки от тела, они свисали, будто плавники.
В другом конце коридора она обнаружила детскую комнату для рисования. Класс прикладного искусства для учеников начальной школы. Длинный стол с пластиковыми стульями по обеим сторонам, рисунки и коллажи, разноцветные, ребяческие, были приколоты к стене, веселые радуги с фигурками-палочками, изображавшими людей возле домов с цветами, возле мостиков над ручьями. Оптимистичные, невинные и непропорциональные. У нее был ребенок, верно? Сьюзан пошла дальше, прочесывая коридоры в поисках других отверженных, заплутавших в этом безмолвном стерильном пространстве.
По длинному коридору она вышла в атриум со стеклянной крышей и стеклянными дверями, ведущими наружу. Вокруг стола под зонтиком стояло несколько шезлонгов. Все было абсолютно белым: белый бетонный пол, белые кресла, белый стол. Белый – цвет капитуляции, невест, снега, святых мощей, шляпы героя, призраков, рабства, побелки, слона, коня, Бетти, Барри,[44] луны, лунного – лунатика. Лунатический белый мир – слишком бледный, чтобы раскрасить дом.
Снаружи стоял пожилой человек в больничной одежде и тряпичных тапочках. Он затягивался окурком, посасывал его, словно соломинку с чем-то необыкновенно вкусным – клубничным коктейлем! Его красные обветренные ноги торчали из шлепанцев, высохшие бурые пальцы выискивали сигаретные окурки в белом пространстве. Дымящиеся ноги, явно нуждающиеся в управлении гневом, направились к Сьюзан, мужчина открыл стеклянную дверь и впустил поток теплого воздуха.
– У вас есть сигареты? – Он стоял под кругом безразличного безоблачного голубого неба и крепко сжимал в пальцах потухший окурок, ожидая ответа, крайне важного для него.
– Извините, нет. – Голос Сьюзан, задумчиво-спокойный, заглушённый лекарствами, донесся из ее медлительной, вывешенной на просушку головы.
– Я бы вам заплатил. – Расстроенный ее ответом, он потянулся к ней. – Я должен получить деньги от дочери из Аризоны, очень скоро, и как только получу, я вам отдам, клянусь.
Сьюзан отпрянула, словно его нервозность мерзко и заразно пахла.