Из списка наград Пьера Бордажа стоит назвать такие: «Большая премия воображения» и премия им. Жюли Верланже (обе присуждены в 1994 году за «Воителей безмолвия»), премия «Космос 2000» (присуждена в 1996 году за «Цитадель Гипонерос»), премия Общества Эйфелевой башни (присуждена в 1997 году за оба тома «Ванга»), премия Поля Феваля (присуждена в 2000 году за «Легенды Хумпура») и др. Ах да, и кроме того Пьер Бордаж уже несколько лет является президентом ежегодно проводимого в Нанте европейского конгресса научной фантастики «Utopiales».
И, несмотря на всё это, он счёл возможным написать рассказ специально для этой антологии. Триллион евро? Пьер Бордаж — один из тех, кто при упоминании таких сумм думает об инфляции — и о деградации всех ценностей…
* * *
— Сколько же это нулей после единицы?
— Двенадцать, что ли. А то и больше.
— И что мы сможем на них купить?
— Всё, что захотим.
— Ты хочешь сказать, что мы, может, даже выберемся из этой ловушки?
— Очень даже может быть, Пиб.
Городская вонь висела в липкой январской жаре. Со времени прохождения опустошительного циклона Вали в квартале так и не восстановили электроснабжение, и все дома были погружены в глубокую темноту. Собственную руку не разглядеть. Как и каждый вечер, тысячи беззоновцев стекались к большому залу бывшего Восточного вокзала. Хотя конструкция кровли из стекла и стали была по большей части разрушена, она всё ещё давала какое-то укрытие от проливных дождей, которые бушевали по ночам, словно несметные воинства. Кроме того, в этот лагерь, охраняемый с наступлением темноты и до утренних сумерек вооружёнными постами, не смели войти ни охотники за органами, ни прочие торговцы человеческим мясом.
Я откинул одеяло, сел и посмотрел на Стефф. До сих пор она ещё ни разу не впутывала меня в свои тёмные дела.
— Ты ведь говоришь о… евро, нет?
Она кивнула. Буйные кудри падали ей на глаза и, казалось, приплясывали.
— Но ведь евро же больше абсолютно ничего не стоит.
Стефф ответила мне движением губ, про которое я никогда не знал — то ли это улыбка, то ли гримаса, — и воровато оглянулась.
— Ты ошибаешься, Пиб. До 31 июля ещё можно обменять евро на риалы или дольюани.
— В банке? Да ты бредишь! Нас ведь даже внутрь не впустят!
— Я знаю одного скупщика. Мы поделимся с ним пятьдесят на пятьдесят.
— Чёрт. Наверняка какой-нибудь головорез!
— Тут уж или — или, Пиб.
Мурашки, пробегавшие по моей спине, означали, что я давно уже принял её предложение, но хотел ещё немного поторговаться, чтобы застраховать себя. Громкий храп в непосредственной близости от нас перекрывал хор посапывающих с присвистом.