Лайра пыталась привыкнуть к совершенно одинокой жизни во Дворце. Она скорбела по Хинрику, каждый день приходя к его могиле и оставляя там свежие цветы в золотой вазе. Она слагала стихи, подолгу сидела в библиотеке и читала дневники фон Шёппена, так и не доискавшись до причин, почему этот человек захотел так драматически распорядиться жизнями множества людей. Её обслуживали роботы, которые содержали в порядке Дворец и прилегающую территорию, а она искала пути бегства в сторону Австро-Швейцарии, но так и не обнаружила ни одного.
Однако в первую очередь она много лет пыталась понять происхождение музыки, которую каждый день снова и снова почти что слышала. Лет через двадцать пять, больная от меланхолии, она прекратила эти тщетные попытки, но и за долгие годы после этого, блуждая по коридорам и залам Дворца и по его бескрайним садам, она так и не обнаружила источник музыки. Со временем она начала воспринимать всё это как ритуал, и все её ежедневные действия стали ритуальными. Незадолго до того, как из её воспоминаний стёрлось знание о том, что Дворец и его сады овеяны музыкой и что камни издают звучание, которое не в состоянии уловить человеческое ухо, её дух породил мысль, внушающую благоговение. Она припомнила звук, сопутствовавший приведению приговора в исполнение. Широко раскрытыми глазами она смотрела на розово-красные камни. Неужто сам Дворец человечества и был источником этой небесной, неслышной музыки?
Мысль развеялась и исчезла из её памяти.
Одиночество замкнуло её в своих холодных объятиях. Скорбь по некогда утраченному возлюбленному прокралась в её чувства, словно лёгкая, но неизбывная головная боль. Появились морщины, но она не чувствовала, как стареет. Она стала меньше двигаться и всё больше заданий передоверяла роботам. Раз в неделю она приходила на могилу Хинрика. А после этого бродила по саду в поисках чего-то, что уже не в состоянии было преодолеть порог её памяти.
Потом, в один прекрасный день, на пятьдесят шестом году её службы в должности Хранительницы, на лестнице появился взъерошенный молодой мужчина, и она с чувством нечеловеческого облегчения передала ему Дворец. Юношу, которому было не больше двадцати лет, звали Йоахим, в честь основателя квотирования.
Он спросил её, откуда доносится музыка, на что она с дружелюбной улыбкой ответила:
— Музыка? Я не слышу никакой музыки.
На мгновение её глаза просияли. Клочок воспоминаний на миг вернулся к ней: голос Хинрика.
— Отзвучавшая музыка, — прошептала она себе самой. И в следующее мгновение её память снова сомкнулась, и она с весёлой улыбкой глянула на Йоахима. Она попросила его и впредь класть свежие цветы на могилу Хинрика и затем с лёгким сердцем и чувством внутреннего умиротворения шагнула за чёрную дверь.