— Итак, что нам делать? Как ты думаешь?
— Ничего, дорогой. Мы ничего не будем делать. Пусть они используют свои немногие часы, как им больше нравится. В конце концов, они не делают ничего плохого. Они делают то же самое, что и мы. В принципе, ведь это безразлично, ты не находишь?
Нет, думал Тофоль. Как это безразлично? Разве ему всё равно, кто спит с Анной, женщиной, на которой он женат всю жизнь, — он или тот, другой? Конечно, та женщина, которая бывает с ним, вообще-то не его жена, а чужеземка, по случайности имеющая то же тело. Но у него не хватало воображения всё это осознать. Он родился в 1950 году и привык к тому, что в каждом теле есть душа, причём только одна. Неужели его начали одолевать религиозные сомнения — и это после того, как он всю свою жизнь отрицал любого рода теологическую чушь? Или его просто терзает ревность, примитивнейшее и вульгарнейшее движение души человека?
Анна встала из-за туалетного столика и вышла на террасу. Она примостилась у ног мужа и взяла его руки в свои. От сигары, которая тлела в пепельнице из слоновой кости, вилась в утреннем воздухе струйка голубого дыма.
— Тофоль, любимый, послушай. Вот уже несколько дней я всё собираюсь тебе кое-что сказать, но сегодня уже не могу откладывать. Ты меня слушаешь?
Он кивнул, чувствуя, как петля затягивается у него на шее. Всякий раз, когда Анна так начинала, это были плохие новости. Они жили вместе уже пятьдесят лет, и он хорошо изучил её.
— Я беременна.
— Что-о-о? — Он не представлял, что скажет ему Анна, но вот уж такого он никак не мог ожидать. Это был полнейший абсурд. Даже смешной. Совершенно немыслимый. — Не говори глупостей, Анна. Тебе почти восемьдесят лет.
— Теперь уже — нет, — произнесла она нежным голосом.
— Ты уверена, что?..
— Разумеется.
Повисла долгая пауза, во время которой они просто смотрели друг другу в глаза: он сверху вниз, она снизу вверх.
— Хорошо. Тогда придётся сделать аборт. Я не вижу никакой другой возможности.
— Почему?
— Как это почему?
— Да, почему? Теперь мы молодые, здоровые, сильные. Мы любим друг друга. Денег у нас больше, чем мы могли бы истратить за десять жизней. Почему мы должны отказывать себе в рождении ребёнка?
Некоторое время он сидел с раскрытым ртом, у него в голове не укладывалось, как это она не согласна с его мнением.
— Потому что ты даже не знаешь, от кого этот ребёнок! — взорвался он наконец.
Она встала, взяла его голову обеими ладонями и погладила по волосам, как она всегда делала в критические моменты.
— От кого же ему ещё быть, чудак-человек? Это наш ребёнок, — мягко сказала она. — Твой и мой.