— Да не ори ты! — затравленно огляделся Аврамов.
— Гр-р-риша… Когда же это нас околдовали?! Берут меня, маленького, за седую головку и по красному полю переставляют… Цок-цок… А я ни пикнуть, ни ногой дрыгнуть не имею права в нашем кровяном королевстве. Пешкой так и живу! Человеков бьем. Паскуд, сволоту на развод оставляем. Да сколько ж терпеть?!
— Тихо, Ваня, я прошу тебя, тихо, — скорчился в мучительно-постыдном страхе Аврамов.
— Тсс-с-с… — согнулся, приложил палец к губам генерал. — Ти-хо! Все тихо, все в порядке. Двери настежь. Огонь под котлами горит. Дым из труб прет. И все — тихо! Кукла на снегу тихо лежит. Пес пристреленный рядом скалится. И — дым труб в небо. Сам по себе.
Серов вскинулся, перегнулся через стол, потрясенно признался:
— Гр-риша, я чужой глаз держать перестал! В глаза смотреть теперь не могу… Вроде как солнце — чужие глаза. Меня теперь любой ефрейтор, любая проститутка пересмотрит. Да чем так жить…
Откачнувшись, лапнул кобуру, стал царапать непослушными пальцами. Аврамов метнулся из-за стола, оббежал, перехватил генеральскую кисть. Встретил неожиданно упорное сопротивление. Холодело сердце: генерал, закаменев плечом, локтями, настырно лез к пистолету — стреляться. Аврамов навалился всем телом, с неимоверной натугой завел маленькую руку за спину, задыхаясь, взмолился:
— Иван… возьми себя в руки! Сделанного не вернешь… Немца еще бить надо, Россию спасать! Ты себя порешишь, я порешу, кому на фронте драться?!
— Ци-це-рон, м-мать твою… — бессильно обмяк, заплакал Серов. — Ты… себя… не пореш-и-и-ишь! Ты чистенький, об выселение не мазался, а я… всю жизнь теперь в суках… в палачах! Пусти… Как с генер-р-ралом обращаешься?! Пусти, г-р-р-рю…
— Не пущу. Уймись!
Серов обмяк, зыркнул через плечо на настырного майора, сказал горько:
— Подохнуть по-человечески… не дал. Сядь, сявка. Пусти. Пить будем.
Они заказали еще водки. Стали пить. Пили долго. Потом пели, обнявшись, напрягаясь в оре, выводя со сладкой, щемящей дрожью в груди. После песни Серов надолго затих, сидел белой куколкой, уронив голову на грудь. Заговорил сдавленно, деревянным голосом:
— Светик… дочь… там растет. А я здесь отираюсь. Жениха ей надо искать.
Аврамов подумал, предложил:
— Д-давай немного подождем. Ты говорил, ей три года.
— Подождем, — податливо согласился поначалу Серов. Но, подумав, заупрямился: — Все равно надо!
— Найдем, — пошел навстречу Аврамов. — Мы ей такого…
— А вот такого — не надо! — замотал головой, набычился Серов. — Ей совсем другого надо!
— А чем тебе… этот не нравится? — обиделся Аврамов.