— Иван, слышь, генерал-товарищ-лейтенант, — позвал он и озадаченно смолк, дивясь новому, вылупившемуся из него воинскому званию Серова.
— Слушаю, — торжественно сосредоточился «лейтенант» Серов.
— А что с нами теперь будет? Кобулов меня с Федором эсп… экс-при-при-ировал как класс.
Серов сосредоточился до предела.
— А я, Ваня, к тебе хочу… Я тебя сильно уважаю, — несчастно и честно признался Аврамов. Заплакал: — А ты меня?
Серов слез не любил. Они действовали на него, как нашатырный спирт на штангиста перед предельным весом. Поэтому, вскинув голову, даже отрезвев слегка, непреклонно велел:
— Пиши приказ!
— Щас? — озаботился Аврамов.
— Щас пиши, — грозно велел Серов. — Ты снова полковник. При мне. По особым поручениям. А Федор твой — начальник отдела милиции вместо Колесникова. Опять майор… или капитан? — Припомнив, доверительно сообщил Аврамову: — Шлепнули Колесникова в горах, в Шатойском ущелье. Царство ему небесное.
— Осиновый кол ему в зад, — не согласился по Колесникову Аврамов.
— За что? — озадачился Серов.
— Есть за что, — ушел от прямого ответа, вильнул в сторону: — А Кобулов на твой приказ…
— Набери мне его! — глядя на ехидного майора, грозно велел генерал.
— Слуш-ш-шаюсь! — подчинился майор. Набрал номер, подал трубку Серову.
— Кобулов! — рявкнул Серов. — Ты кто такой?! Молчать! Мерзавец! Полномочием, данным мне Верховным Главнокомандующим товарищем Сталиным, приказываю: р-руки прочь от полковника Аврамова. А сына его, Дубова, начальником райотдела поставить немедленно! Щас! А я говорю, щас! Щас, говорю! Молчать!
Аврамов слушал генеральский рык. Долетал он до его разжиженного сознания с перерывами, всовывался в уши ржавым шкворнем, вгонял в беспросветно-едучую тоску, поскольку наваливалась и доставала сквозь пьяную одурь неотвратимость дроздовского вызова на ковер. Добивать вызвал Дроздов. В этом Аврамов не сомневался.
И вся эта сволочная пьянка с Серовым накануне семейного краха выглядела, как ни крути, пиром во время чумы. Мысль Аврамова, выдираясь из липко-хмельного дурмана, стонала и мучилась в злом бессилии, не в состоянии найти выход.
И если бы появилась возможность очистить эту горькую мысль, отфильтровать от сивушного тумана, то выглядела бы она следующим образом: все делалось по-дурацки в этой дурацкой, кровавой стране, дурацким стал этот визит к Серову и столь же идиотским слушался его генеральский ор в отключенную трубку.
И сами они сидели тут попками: Иван-дурак да Гришка-дурень, пьяные долбаки, преступники перед надвигающейся бедой. Хрен с ним, с Аврамовым, свое пожил, отлюбил Софьюшку ненаглядную, водочки попил, пострелял всласть. Сына жаль до слез, до звериного воя, не спас его отец, увяз в этом дурацком загуле с Иваном-дураком.