— Саид, — обессиленно выдохнул Апти. — Яво дело.
Подставлял побратима Саид, в лапы милиции толкал со всеми потрохами, изобретательно. Напоминал о себе хвост отгрызший.
— Так не ты писал, че ли? — взмолилась, втиснулась в напряженную думу абрека Надежда.
Долго смотрел на нее Апти.
— Хлебом клянусь, — сказал наконец. — Тобой, Надя, клянусь. Сапсем с ума сходил без тебя. Как могу твоим людям обиду делать?
— Дак че же не приезжал? — горестно спросила она.
— Боялся, — сокрушенно признался Апти.
— Господи, кормилец ты наш трусохвостый! Меня-то за что измучил? Я все глаза проглядела… ждала!
— Зачем ждала? — дико, исподлобья глянул абрек.
Встала Надежда, неистово полыхая синевой глаз.
— Затем и ждала, чтобы… накормить. А там и приголубить, коль… заслужишь.
И, шагнув к Апти, не совладав с собой, обняла, прильнула к долгожданному, очищенному от коросты подозрения.
Его ловили на мушку из засады, бил колтун в горах, разъедала тухлая слякоть одиночества. Жизнь пронеслась своим чередом, чтобы выплеснуть в конце концов вот это существо, доверчиво дрожащее, бесценное, в кольцо его рук.
— Теперь для тебя жить буду, — потрясенно сказал он.
Подкова знала, зачем сунуть его с вечера в горячую бочку с водой, знала, когда пробудить, чем одарить.
Упруго и жарко напитывалось все существо кровью желания. О Аллах, не отнимай его из оставшейся жизни!
Перед утром он Проснулся, как и заказал себе, — в шесть, затемно. Открыл глаза, осторожно повернул голову. В глазах вызрел, вытеплился отсвет женского дорогого лица.
Он спала так тихо… Апти замер, чтобы уловить ее дыхание. Уловил. И оранжевый покой затопил его. Еще оставалось время, чтобы все продумать. Они осядут с женой где-нибудь на русской равнине, пока не кончится страшное время. Дубов рассказывал, что лесов у орси на плоскости столько, что птице не облететь за одну луну. Там можно затеряться так, что ни один шайтан-генерал не найдет. В лесах он прокормит Синеглазку, есть карабин и патроны. Потом, когда появятся сыновья, они все уедут в Казахстан, к своим. Он найдет там мать. И все станет совсем хорошо…
Хряснуло, задребезжало окно от грубого стука. Вздрогнула и проснулась Синеглазка. Села рядом с мужем. Крикнула, не открывая глаз, звонко и чисто:
— Кто?
Нежный сироп сна все еще струился с ее обнаженных плеч, стекал на брачное ложе по острым бархатным чашам груди.
— Открой, Надя, — сказал за окном надорванный, сиплый голос.
— Фе-едя, — узнала она голос брата, блаженно потянулась и вдруг, осознав все, что есть, что может быть, затравленно глухо вскрикнула.