Доклад на тему: «Душа древних учений в поле зрения современного естествознания», который я должен был сделать, согласно приглашению Института, 22 ноября, я могу доложить между первым и четвертым января или же в середине февраля. Благоволите обсудить, что для Вас будет удобнее и, если не затруднит Вас, сообщите мне возможно скорее, чтобы я мог ориентировать свой отъезд из Петрограда и приезд в феврале — ad hoc.
Относительно интересовавших Вас вопросов из области древней науки и применения некоторых методов ее к исследованию области, интересующей комиссию, коей Вы руководите, я выяснил все, что от меня зависело, в том числе и форму и рамки моего участия в этой работе, для меня доступные.
Если Вас эта сторона вопроса не перестала интересовать, благоволите известить меня — я до отъезда буду к Вашим услугам во всякое время.
Теперь разрешите обременить Ваше внимание вот чем. Несколько минут назад ко мне неожиданно явилась Вера Князькова — та самая больная, которую я старался направить к Вам на излечение и с коей вместе у Вас был. По ее словам, она совершенно отчаялась в возможности привлечь к себе внимание врачей в размере, обеспечивающем ей возможность более или менее скоро покинуть лечебницу, в коей она, не считающая себя больной, томится уже полтора месяца. По словам [В. Князьковой], ее сестра Нина, неизвестно из каких побуждений, с необъяснимой настойчивостью клятвенно уверяет врачей, ее пользующих, что все слова ее, Веры Князьковой, — болезненный бред и болезненная ложь. В зависимости от такого утверждения врачи, по словам В. Князьковой, совершенно изменили к ней отношение и игнорируют ее заявления как бредовые.
Совершенно отчаявшись добиться более внимательного отношения легальным путем, В, Князькова решилась на крайний шаг — бежать из больницы и умолять меня, как оказавшего ей в свое время теплое участие, чтобы я лично снесся с Вами и обратил на нее персонально Ваше внимание.
Доставши у одной из больных пальто, Князькова вечером в темноте потихоньку выбралась из лечебницы и явилась ко мне. Я по совести должен констатировать, что Вера Князькова сейчас держится настолько спокойно и здраво и настолько логично аргументирует свой поступок, что применить к ней насильственное стеснение свободы не представляется никаких, по крайней мере очевидных, оснований, Посему элементарным долгом человечности я почел до утра предоставить ей в своей семье приют. Я вместе с людьми, совершенно мне посторонними, был в свое время свидетелем, как сестра Веры Нина обнаруживала значительно более болезненную и нервную неуравновешенность, чем Вера Князькова. С теми лицами я был свидетелем, как Нина Князькова обвиняла Веру с ругательствами и криком во лжи и бреде, каковые обвинения Вера совершенно спокойно на глазах у нас опровергала, оперируя фактами. Посему я лишен возможности не доверять Вере в ее рассказах о воздействии ее сестры Нины на врачей лечебницы, черпающих, в силу необходимости, данные для анамнеза из уст Нины Князьковой.