Я уже примеривался к последней раме, у кабинета, когда мне на плечо легла рука и развернула меня. Отец. Обезумевший от злости. Таким злым мне его видеть не доводилось. Глаза что плошки, язык зажат между зубами, словно в припадке. Я вскрикнул, так он меня напугал. Словно мама вышла к завтраку в маске, припасенной для Хэллоуина.
— Ублюдок!
Он поднял меня обеими руками, правая обхватила обе лодыжки, левая прижала мою левую к груди, и швырнул на землю. Думаю, со всей силы. Я лежал, не в силах вдохнуть, а он смотрел на меня, и я видел, как маска ярости сползает с его лица. Я не мог кричать, не мог говорить, не мог шевельнуть диафрагмой. Острая боль парализовала тело.
— Я не хотел. — Он опустился рядом со мной на колени. — С тобой все в порядке? Все нормально, Чак? — Чаком он называл меня, когда мы перекидывались мячом во дворе.
Наконец мне удалось набрать в легкие воздух. Я открыл рот и закричал. Вопль испугал меня, так что за первым последовал второй, более громкий. Из глаз брызнули слезы. Музыка смолкла.
— Не следовало тебе бить стекла. — Злость сменилась испугом. — А теперь замолчи. Ради Бога, будь мужчиной.
Он рывком поставил меня на ноги как раз в тот момент, когда мать в одной комбинации выбежала из-за угла.
— Что случилось? — воскликнула она. — Чарли, ты порезался! Где? Покажи мне, где!
— Он не порезался, — пренебрежительно бросил отец. — Он боится, что его выпорют. И его выпорют, будьте уверены.
Я бросился к маме, уткнулся лицом ей в живот, в мягкий шелк ее комбинации, вдыхая идущий от нее сладкий запах. Мне казалось, что голова у меня раздулась, как шарик, я ревел во весь голос. И крепко закрыл глаза.
— О чем ты говоришь, какая порка? Он весь посинел! Если ты ударил его, Карл…
— Он начал кричать, когда увидел, что я подхожу к нему!
Голоса доносились сверху, словно слетали с горных вершин.
— Едет автомобиль. Иди в дом, Рита.
— Пошли, дорогой, — заворковала мама. — Улыбнись мамочке. Широко улыбнись. — Она оторвала меня от своего живота, вытерла слезы. Вам когда-нибудь мама вытирала слезы? В этом поэты правы. Одно из самых незабываемых впечатлений наряду с первой спортивной игрой и первым эротическим сном. — Успокойся, милый, успокойся. Папочка не хотел на тебя сердиться.
— Это Сэм Кастигей и его жена, — тяжело вздохнул отец. — Теперь разнесут по всему городу. Я надеюсь…
— Пошли, Чарли. — Мама взяла меня за руку. — Выпьем шоколада.
— Черта с два. — Я посмотрел на него. Сжав кулаки, он стоял у единственной спасенной им рамы. — Его вывернет наизнанку, когда я буду выбивать из него дурь.