И отличало гордых чувство чести,
А умудренных — жадность бытия.
Но в одночасье все переменилось,
Как будто реки повернули вспять,
Как будто нам родные только снились,
Как будто жить — убить или отнять.
Безумны страсти правых или левых
И тех, кто выбрал безопасный секс,
Как юный Шейлок кровяной бифштекс
Или как смерть стареющий Ромео.
А небеса весенние прозрачны
И мутны воды зябнущей реки,
Но страшен мир, в котором дети алчны,
А романтичны только старики.
Весенним утром розовеют сосны
И багровеет гаснущий закат,
Но, каждый год считая високосным,
Мы ожидаем горестных утрат.
То не ветер знамена колышет,
То не ропот разбуженных рощ,
Это гвозди в озябшие крыши
Забивает без устали дождь.
Это слезы поля оросили,
Это гневом спалило траву,
Это наши идут из России
На забывшую Бога Москву.
Где не храмы встают, а торжища,
Где менялись хвала и хула,
Где сбирая на папертях нищих,
Без стыда золотят купола.
Вся жизнь полна Голгоф и Рубиконов,
Карабканий бесплодных на Парнас,
Мы выбрали пути через препоны,
Что кем-то раньше выбраны для нас.
За все, за все, что сделал и не сделал,
За все, за все придется отвечать,
Но ни к кому на этом свете белом
Не дошептаться и не докричать.
Когда мы отправляемся в поход,
Пытаясь дать неведомому имя,
Несбывшееся гонит нас вперед,
Несказанное скажется другими.
Крест на Голгофу нам нести самим,
И этот путь тяжел и бесконечен,
Вот потому-то и не вечен Рим,
Вот потому Ершалаим не вечен.
И только когда погребальные дроги
Начнут проминать индевеющий наст,
Поймешь, что не мы выбираем дороги
Дороги ложатся под нас.