И отличало гордых чувство чести, 
А умудренных — жадность бытия. 
Но в одночасье все переменилось, 
Как будто реки повернули вспять, 
Как будто нам родные только снились, 
Как будто жить — убить или отнять. 
Безумны страсти правых или левых 
И тех, кто выбрал безопасный секс, 
Как юный Шейлок кровяной бифштекс 
Или как смерть стареющий Ромео. 
А небеса весенние прозрачны 
И мутны воды зябнущей реки, 
Но страшен мир, в котором дети алчны, 
А романтичны только старики. 
Весенним утром розовеют сосны 
И багровеет гаснущий закат, 
Но, каждый год считая високосным, 
Мы ожидаем горестных утрат.
То не ветер знамена колышет, 
То не ропот разбуженных рощ, 
Это гвозди в озябшие крыши 
Забивает без устали дождь.
Это слезы поля оросили, 
Это гневом спалило траву, 
Это наши идут из России 
На забывшую Бога Москву.
Где не храмы встают, а торжища, 
Где менялись хвала и хула, 
Где сбирая на папертях нищих, 
Без стыда золотят купола.
Вся жизнь полна Голгоф и Рубиконов, 
Карабканий бесплодных на Парнас, 
Мы выбрали пути через препоны, 
Что кем-то раньше выбраны для нас.
За все, за все, что сделал и не сделал, 
За все, за все придется отвечать, 
Но ни к кому на этом свете белом 
Не дошептаться и не докричать.
Когда мы отправляемся в поход, 
Пытаясь дать неведомому имя, 
Несбывшееся гонит нас вперед, 
Несказанное скажется другими.
Крест на Голгофу нам нести самим, 
И этот путь тяжел и бесконечен, 
Вот потому-то и не вечен Рим, 
Вот потому Ершалаим не вечен.
И только когда погребальные дроги 
Начнут проминать индевеющий наст, 
Поймешь, что не мы выбираем дороги 
Дороги ложатся под нас.