Каждый раз под утро пациент
дезертировал из сна в кому, теряя пульс и давление; его в спешке подключали к
аппаратам и ждали, когда минует загадочный приступ. К обеду ситуация в корне
менялась: Райн приходил в себя, но оживлялся лишь ради обсуждения собственной
выписки. Его речь всегда была связной, он мгновенно заучил имена персонала, но
общением не злоупотреблял. Вытянуть из него хотя бы слово было одинаково
нелегко и полицейским, и докторам.
Кранц постоял, разглядывая
показатели на мониторе. Поманил медсестру. Девушка подала ему карту, надеясь,
что доктор скажет что-нибудь утешительное (например, «мы переводим его в другое
отделение»); но врач лишь устало перечитал записи и осел на стоявший рядом с
кроватью табурет.
– Не
спускайте с него глаз, – наконец шепотом распорядился он. – Если что – зовите.
У дверей поставили полицейского, но вы тоже не зевайте. Да не зевайте же вы...
– шикнул он. – С любыми изменениями немедленно ко мне.
– Хорошо,
доктор Кранц.
– Я буду в
ординаторской.
Врач еще
несколько минут просидел неподвижно, шаря подслеповатым от усталости взглядом
по цифрам на графике. Цифры молчали.
То, что творилось с Райном,
ставило его в тупик. Коллеги предположили наличие психического недуга, но пока
это не спешили обсуждать всерьез. После стремительной ремиссии состояние пациента
то и дело ухудшалось, он апатично отказывался от всего, кроме сна. Как будто
решил заживо похоронить себя в собственном теле. Не было объяснения и его
седине: даже самый жестокий шок не заставит побелеть за неделю – на это нужны
месяцы. Единственное, что приходило на ум: дело было не в недавних травмах, и
даже не в том, что кто-то покушался на жизнь Райна; всё началось гораздо
раньше, задолго до инцидента в Астоуне. Но, увы, установить, каково было
душевное состояние пациента до приезда в Англию, Кранц не смог: в сведениях,
которые он получил из клиники в Брисбене, не было нужной информации. Джулия
Грант развела руками, с отцом Райна связаться так и не удалось.
Когда обнаружились проблемы с
памятью, Алекса начал навещать психиатр. Но каждый раз, выходя из его палаты, тот
лишь пожимал плечами. Никому не удавалось подловить Райна на симуляции, хотя
именно на этом – по своим причинам – настаивала полиция. В конечном счете,
заключения сводились к общим фразам о депрессии и посттравматическом шоке.
Возможно, это была вся правда, но что-то во взгляде пациента пугало Кранца не
меньше, чем медсестер.
Врач задумчиво покачал головой:
– Если проснется, зовите.