«Надо самим информатором поинтересоваться!» — вспомнились ему внезапно слова следователя, сказанные на прощанье.
«Если из наших, засветится гад. Так или иначе, если кто-то исчезнет хотя бы на время, тот и есть стукач!» — решил проверить вечером, все ли мужики вернутся из города.
Когда стемнело, и бомжи устроились у костерков, Шнырь обошел все хижины, заглянул в каждый угол.
Где Матвей? — спросил у мужиков.
Да в парке! Ужрался, теперь под скамейкой кайфует. К утру приползет.
А Кирюха?
Тот у старухи прикипелся: сарай взялся строить. Там харчует и ночует. Через три дня закончит и появится.
Павла где носит?
Тот у блядей застрял. Своих баб ему мало?
Интересно, а как платит? С чего? — удивился
Шнырь.
Его на халяву обслуживают. Он же у них Любимчик-Пашка! Кобель! На ночь ему пятерых мало!
А где Генка?
Это ты про Рыжика? Сыну машину ремонтировать помогает. Тот попросил. В гараже, видно, ночевать оставят. Он заранее предупредил. Весь двигун перебирать надо, а это долго.
«Все остальные на месте, — чешет затылок Шнырь и тут же спохватывается: — Может, завтра сгребут стукача? В любом случае — проявится».
Иван Васильевич, тихо ступая, идет к хижине женщины, той, какая сама напомнила ему о весне.
Тамара, — позвал тихо, еле слышно. В лачуге никто не отозвался.
«Уснула. Не ждала. Устала от ожиданий и, наверное, не знала, что вернулся. Надо разбудить», — вошел в хижину, но там пусто и тихо.
«Весна и впрямь коротка. Бережет баба время: с другим ушла. Так мне и надо. Уходя, надо оставлять надежду, хотя бы одним словом. А я забыл об этом правиле. Постарел. Вот и перестал интересовать женщин! И теперь даже ее потерял», — укорил себя молча.
«Сегодня нас отпустили, а завтра кого заложит информатор? Нет, его надо высветить, не говоря никому ничего. Кто знает, может фискал среди них у костра. Затаится, прикинется, сыщи его потом?» — подходит к Чите, тот греется у костра молча.
Пока вы в ментовке парились, тут лягавые всю свалку обшмонали. С собаками возникли, какие трупы дыбают. Псы враз к нам: за упокойников приняли! Смотрят дурными бельмами и не поймут, как это умудряются из падали жратву делать? Да еще двигаемся, говорим. У них, у псов, от вони дых заклинило. Расчихались, прослезились, глядючи на нас. В кучу сбились и взвыли хором как с похмела, мол, чего жмуров дыбать, ежели они вот, на ногах стоят. Хватайте их, покуда не попадали. А какой-то борзой нашего Степаныча отделал: подошел, задрал лапу и в наглую обоссал. От плеч до жопы! Менты хохочут, мол, пометил его как родную кучу! — хохотали мужики.