Первые военные неудачи подорвали мощь Юга. По всей стране начался ропот.
В эти трудные месяцы Пол Морфи жил с семьей в Новом Орлеане, в старом доме на Роял-стрит.
Он был окружен плотной стеной ненависти, его называли открыто «северянином», «изменником», «янки».
Старики, потерявшие сыновей на войне, грозились поджечь его дом и повесить его самого на первом фонаре.
Владельцы лавок бойкотировали миссис Тельсид и Эллен, приходилось покупать припасы в негритянских лавчонках на черном базаре.
Военные неудачи южан становились все упорнее, ропот в городах нарастал, становился опасным. Президент Дэвис отменил «хабеас корпус» – основной закон конституции о неприкосновенности личности, – тысячи недовольных и просто подозрительных заполнили городские тюрьмы.
Все складывалось так, что дожидаться развязки не приходилось. Поздним вечером Пол отправился в дом своих троюродных братьев – Эдмунда и Эдгара Хинкс. Их отец, Дэвид Хинкс, был смотрителем новоорлеанского морского порта и приходился кузеном судье Алонзо Mорфи. Эдгар Хинкс также работал в морском порту, занимая там важный пост.
Спустя несколько дней военный губернатор города выдал разрешение на выезд миссис Тельсид Морфи и двум ее детям, Полу, двадцати пяти лет, и Эллен, двадцати двух лет.
Семейству Морфи разрешался переезд в Гавану, на Кубе, на неопределенный срок. Они могли взять с собой наличные деньги и ценные вещи, но продавать недвижимость не допускалось.
Пароход «Васко да Гама» увез семейство Морфи на Кубу в бурную сентябрьскую ночь 1862 года.
Предосторожность оказалась излишней – через несколько недель Северный флот подошел с моря и блокировал устье Миссисипи. После короткой осады морская пехота северян пошла на штурм города. Новый Орлеан был взят без особых потерь. Джеральд Аллисон и его офицеры бежали в глубь страны.
* * *
Чудесная погода стояла на Кубе в эту осень.
Весело и беззаботно шумела блестящая Гавана, кубинские плантаторы делали прекрасные дела.
Даже к приватирам и каперам[12] воюющих сторон люди относились спокойно, считая их неизбежным коммерческим риском.
Один удачный рейс с избытком окупал потери. Нарядные, выхоленные сеньоритос[13], дымя драгоценными сигарами, сидели в кафе и фланировали по солнечным улицам Гаваны.
Все были довольны: главный торговый конкурент – Южные Штаты Северной Америки – надолго вышел из строя, занятый войной. Куба стала монополистом, Европа вынуждена была платить за табак и сахар столько, сколько с нее спрашивали. Плантаторы разбогатели за один год.
В роскошном шахматном клубе на Гран-Виа, «Сентро Астуриано» день и ночь играла музыка, звенел дорогой хрусталь и журчала надменная испанская речь.