Он сказал, что избегает эмоций; но если это так, то почему? Еще он сказал, что не собирался привязываться к ней. Означает ли это, что он все-таки к ней привязался? Наперекор своим ожиданиям, желаниям, наперекор своей воле? Возможно, он так же растерян, как и она сама. Но тут же она с горечью усмехнулась. Нет, вряд ли Генри Шелдрэйк хоть раз в жизни ощущал себя растерянным.
Протянув руку, она выключила лампу на прикроватном столике и поуютнее устроилась рядом с теплым телом спящего мужчины. Он что-то промычал, заворочался, и вскоре, после неясного ощущения тревоги, когда ей показалось, что она слышит какой-то шум возле дома, Гита тоже задремала.
Но моментально проснулась, когда дверь спальни распахнулась, и неожиданно зажегся верхний свет.
С легким вскриком испуга она села на кровати, приоткрыла полог и, сощурившись от яркою света, увидела чью-то фигуру, стоящую в проеме двери.
– О Господи! – воскликнул кто-то. – Это женщина!
– Тогда закрой дверь, – послышался раздраженный низкий голос, явно принадлежащий пожилому мужчине.
– Но Генри никогда не…
– Элизабет! Закрой же эту чертову дверь!
Генри пошевелился на кровати и приподнялся на локте.
– Привет, мам, – проворчал он сонно. – Том совершенно прав: пожалуйста, закрой дверь.
Дверь громко хлопнула.
– Это мама, – лаконично пробормотал он, снова улегся и закрыл глаза.
– Генри! – ахнула Гита. – Господи, только не смей засыпать снова, Генри!
– Почему нет?
– Но это же была твоя мать!
– Ну и что с того?
– Но ведь я в одной постели с тобой! Она, должно быть, подумала…
– Что мы любовники?
– Еще ни разу за всю свою жизнь я не чувствовала себя такой униженной!
– Тогда считай, что тебе повезло. Если это самая унизительная ситуация в твоей жизни… – Он широко зевнул, натянул одеяло на свои обнаженные плечи и уткнулся лицом в подушку.
– Генри!
Он глухо застонал.
– Я сейчас же еду домой!
– Не говори глупостей.
– Это не глупости. Боже мой, как же я смогу с ней встретиться завтра утром?
– Может быть, просто скажешь ей «Доброе утро»? – протянул он с иронией. – Ложись и спи.
– Но я не могу спать! Как я теперь засну?! – взвыла она в отчаянии.
Он глубоко вздохнул и перевернулся на спину.
– Гита, – терпеливо и внушительно произнес он, – мне тридцать шесть лет, и, насколько я понимаю, моя мать прекрасно знает, что я перестал быть девственником еще в шестнадцать лет.
– В шестнадцать? – воскликнула она, на секунду невольно, забыв о случившемся.
– Да, приблизительно. А теперь ложись и спи.
Прошлой ночью он не приказывал ей спать.
Прошлой ночью он предавался с ней любви чуть ли не до самого утра. Несомненно, сейчас он был очень уставшим. Как полагалось быть и ей. Приглушенно фыркнув, она отвернулась от него, потянула на себя одеяло и решительно закрыла глаза.