— Вы, видимо, с утра уже этого «чаю» пригубили, — вздохнула я, смиряясь. Когда Эллиса несло, его было не остановить. Самое лучшее в такой ситуации — смириться и дождаться, пока неумное веселье у него схлынет. — Глэдис, вы не хотите выйти и подышать свежим воздухом?
— Я останусь, — ответила она странно высоким голосом. — Хочу убедиться, что…
Лоренс свистяще выдохнул и еще ниже склонился над клятым листком.
Следующие четверть часа прошли в тишине. Смит незаметно стоял у двери, ожидая дальнейших приказаний. Глэдис покачивала лорнетом, вперив взгляд в пространство, и едва дышала. Эллис опять уткнулся в свои бумажки и что-то сосредоточенно перечитывал, беззвучно шевеля губами. Я же бездумно переводила взгляд с предмета на предмет, стараясь ни о чем не думать. Забитые чудны ми коробками и мешками полки на стене по правую руку от входа; рисунки, пришпиленные булавками к полотну, растянутому на противоположной стене — портреты, схемы, планы, маршруты, странные закорючки, похожие на чжанские иероглифы; маленькое узкое окошко под самым потолком; две новенькие электрические лампы — над столом и над дверью; вбитый под окошком здоровенный гвоздь, служащий вешалкой для двух, по крайней мере, курток и одних замызганных штанов блеклого черного цвета; стопки исписанной бумаги и папки, разложенные прямо на полу, под столом, у входа…
— Я закончил, — сухо произнес Лоренс. Эллис оторвался от своих записок и сладко улыбнулся:
— Прекрасно, просто расчудесно. А теперь давайте мне, я почитаю.
Двигаясь медленно, будто в толще воды, Лоренс поднялся, пересек, спотыкаясь, захламленный кабинет и протянул Эллису помятый лист.
— Горю от нетерпения, — прищурился детектив, вчитываясь в строчки. — Вы присядьте, присядьте пока, мистер Уэст, вы мне здоровым нужны. А от стояния на нетвердых ногах развивается синячная болезнь. Слышали про такую?
— Нет, — как в забытье, Лоренс качнул головой и послушно вернулся на свой испятнанный чернилами ящик.
Эллис грустно цокнул языком.
— Сразу видно человека, воспитанного не улицей, а благороднейшим семейством. Ну-ка, почитаем… — на минуту или две он замолчал, а потом вновь широко улыбнулся: — Я так и знал. Леди и джентльмены, вы только послушайте. Какой образчик эпистолярного жанра! — Лоренс сгорбился, но детектив не обратил на это ни малейшего внимания и начал зачитывать запись вслух, голосом скучным и сухим: — «Признание. Я, Лоренс Юджин Уэст, двадцати лет отроду, находясь в здравом уме, заявляю. Тра-та-та числа, тра-та-та месяца сего года в ночь на понедельник…» А это разве был понедельник? Ну, потом уточним… «В ночь на понедельник около четырех утра проник в галерею своего отца, воспользовавшись ключом, чтобы выкрасть картину Нингена для последующей перепродажи…» А чего не указали, кому продавать собрались? Для следствия это очень, очень важно. «…для последующей перепродажи с целью получения денежных средств и затребования страховки». О! Какие формулировки, нужно запомнить! Затребования страховки, как же. «Изъятие картины с законного места прошло успешно. Будучи замечен сторожем, мистером Пулом, испугался и ударил его ножом в грудь, который впоследствии выбросил в Эйвон». Во как! Ножом, значит… «После этого отнес картину домой. Однако в страхе перед разоблачением уничтожил ее путем сожжения в камине сегодня ночью». Дата, подпись. Прелесть! — восхитился Эллис и сочувственно поинтересовался у Лоренса: — Мистер Уэст, а как же это вы умудрились забыть, что убили сторожа аж четырьмя ударами, нанесенными в область левого плеча, в часть спины под лопаткой и в тазовую область? Причем все удары были сделаны не ножом, маленьким топориком, которым, кстати, была вскрыта и задняя дверь в галерее? Как же это вы забыли такую важную подробность? Э? То-то же.