— Найдется, — я не сдержала улыбку. — На кухне оставалось немного мясного пирога. Чаю или кофе?
— Чаю. Горячего, крепкого, сладкого. С молоком, — подумав, уточнил Эллис и, стянув с головы мокрое кепи, с отвращением посмотрел на него. — Эх, Виржиния, и почему у меня нет привычки таскать с собой смену одежды?
— Носите с собой хотя бы зонтик, уверяю, это сможет решить вашу сложную проблему, — ответила я со всей серьезностью, и Эллис рассмеялся. — Кстати, развейте мои сомнения — у галереи Уэста были вы?
Выражение лица у Эллиса стало страдальческим:
— О, не напоминайте. Убитый сторож, пропавшая картина, какие-то невероятные суммы — пятнадцать тысяч хайрейнов, двадцать, а еще страховка… Все молчат, мнутся, каждому есть что скрывать — ни единого правдивого слова. Тонкие души, любители искусства! Хуже только политики, право слово. И где обещанный пирог? — закончил он непринужденно.
От неожиданности я рассмеялась.
— Будет вам пирог, Эллис. Мадлен, принесешь? А мне — ванильно-миндальное молоко. Горячее, хорошо? — она кивнула и поудобнее перехватила корзину с грязными скатертями. — Спасибо, дорогая.
Пока Мэдди ходила на кухню, Эллис начал рассказ — издалека, не торопясь переходить к главному.
— Скажите, Виржиния, как вы относитесь к этому пресловутому Нингену?
— Честно сказать, никак. Дорогие картины, но не в моем вкусе. Мне нравится что-то более традиционное.
— Вот и мне тоже, — закивал он. — С другой стороны, судьба у Нингена была прелюбопытная. Появился он на свет в семье банковского служащего, в ранней юности хотел стать то ли журналистом, то ли политиком, но вот консервативные родители его устремлений не поддержали. А потом мистера Нингена-старшего обвинили в причастности к Горелому Заговору на том основании, что бедняга состоял в реакционной партии. Помните — той самой, которую потом объявили вне закона?
Я сухо кивнула. Как не помнить! Тогда, лет тридцать назад, этот судебный процесс наделал много шуму. Еще бы, нашлись последователи у мерзавцев-поджигателей, поднявших бунт около восьмидесяти лет назад, едва не спаливших Бромли дотла и перевешавших две трети аристократов… Включая почти всех Эверсанов.
— Сомневаюсь, что Нинген-старший имел хоть малейшее отношение к «горелым заговорщикам», скорее всего, он просто под руку подвернулся. Тем не менее, семейству пришлось бежать на Новый материк, точнее, на острова в Южном заливе, откуда была родом прекрасная миссис Нинген. На корабле мистер Нинген ненароком помер от лихорадки, а вот храбрая женщина с маленьким сыном на руках перенесла все тяжести морского путешествия. Маленький Эммануэль Нинген… кстати, вы знали, что имя ему дали в честь его собственной бабки? Нет? Ну и неважно. Словом, мальчик все детство провел на островах. Потом, правда, семья переехала в Марсовию, но прелесть дикого юга он не забыл. Вырос, получил неплохое образование, дослужился до управляющего банка, женился, наделал аж пятерых детишек, включая пару двойняшек… и на досуге начал рисовать. Через год хобби целиком поглотило его, не оставив времени ни на работу, ни на семью. Нинген бросил всё и всех — и уехал обратно на острова. Там он пользовался исключительной любовью местных жителей. За три года он написал около шести десятков картин, дважды навестил оставленную семью — и потом помер при крайне загадочных обстоятельствах. Местные жители говорили, что его навестил человек «в черных одеждах, с белым лицом». Нинген обрадовался ему, как родному, и просидел с ним в хижине до утра. На следующий день островитянка, приносившая своему кумиру-художнику еду, нашла лишь остывший труп Нингена — и широкополую шляпу незнакомца. Вот такие дела, Виржиния… Что скажете?